— Порядки, едрена вошь! — матерились мужики.
— Клавдия! — орал, балагуря, здоровенный шоферюга в затертом матросском бушлате, треснутом под мышками, откуда клочками торчала грязная вата. — Ты вон того, что под картиной сидит, проверь! Он в ширинку граненый сунул!..
— Ха-ха-ха! — заржала вся чайхана.
Сухонький паренек, известный среди шоферской братии, как неисправимый трезвенник, баловавшийся чайком, краснел. А официантка, крупная и дородная баба, укоризненно качая головой, отчитывала амбала, отстегивая ему по-бабски завитые матюки:
— И-и-и!.. Налил зенки, звонарь приблудный. Не тряс бы своими причиндалами. Машка-то скоро с бондарем снюхается. Тот молоточком тю-тюка! Лесина!.. Ума, как у пенька!
— Да я, да ты! — икал здоровяк, багровея на глазах.
Все знали, что суженая его вертит подолом туда-сюда, когда муженек в дальней поездке.
— А-а-а, о-о-о! — зал задыхался. — Ха-ха-ха!.. Ух, Клавдия! Отшила — так отшила!..
Бытовуха заедала народ, а создаваемый комплекс еще ничего не давал, а только брал, быстро сжигая собственные накопления и постепенно зажимая копешку у работяг, сея недовольный ропот:
— Амба леспромхозу!
— Не за того голосовали!
— Начальство над нами, а не для нас…
— Сматываться надо! — но никто пока не трогался с места, авось да лучшая жизнь наступит, как обещали газетки и радио.
И только к середине апреля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года наконец-то разобрались, что к чему, все акты были подписаны прилюдно в леспромхозовском дворце культуры, речи сказаны, а обещания лились молочными реками с кисельными берегами. Долго не смолкали овации, когда представитель Главлеспрома вручил Березину соответствующие документы в красной папке с гербом, а Мажитов, прилетевший из области на торжества, тужась, выкрикнул:
— Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза и ее верный ученик товарищ Брежнев! Ура-а-а!
Жидкие голоса первых рядов, где сидели передовики производства и начальство, потонули в басистом реве динамиков, игравших «Интернационал». Все встали. Грохот откидных сидений пулеметной дробью прошелся по рядам…
Трифонов, на этот раз сидевший не за столом президиума, а почти в последнем ряду, скрытно сплюнул меж коленей, матюкнулся про себя и, нахлобучив на голову фуражку, пробрался к выходу. «Все! — колотилась мысль. — Сдох леспромхоз! И ведь никто не пикнул…»
В роскошно оформленном буфете, с коньяками и икрой, скучали официантки, строго выполняли приказ: «Не обслуживать, пока не закончится торжественная часть!» И столики были пусты. Только в уголке, за громадной пальмой в бочке, пристроился бывший секретарь райкома Козырев. Увидев Трифонова, махнул ему рукой.
