Матвей Егорович вскорости вынес бутылку «Столичной», два граненых стакана и тарелку груздей, пахнущих погребом, солонинкой и чесноком, прикрытых сверху кусками пирогов с рыбой.
— Хлеба нет… Анна пошла в булочную, да, поди, уж поздно. А водочку-то Сонька расстаралась.
— Сойдет! — Петр Семенович с восторгом поглядывал на бутылку, вынутую с ледника и слезливо запотевшую. — Анна не говорила, почем купил телка Трифонов?
Матвей Егорович пробурчал:
— Разговору не было. А так!.. На кой мне его цена! Я уж, видно, отхозяйствовался. Баба одна не справится. По-городскому жить буду. На пенсии… Разливай!
— Распустил губы, — бережно обнимая ладонью бутылку, откликнулся Петр Семенович. — Не выйдет, Матвей! В магазинах с месяц уж шаром покати. Скота-то нет… Хрущ перевел. Последнюю кобылку на колбасу пустили. А ты «по-городскому»! Ладно, сняли, а то бы вовсе по миру пошли. Видано ли, за хлебом очереди! А масло вприглядку. Умер бы, а народ не поплакал. Брежнев поначалу наладил, а потом…
— А-а-а, одна кочерга! — отозвался Ветров. — Сколь ни правь, а все кривая. Анекдотов в больнице наслушался. Не чтит народ власть! Не чтит! А это плохо! А ты ведь, Петенька, на Хрущева-то чуть ли не молился. Кукурузы насажал… Да-да… Плакать ни по ком народ не будет. Это не Сталин!
— Ошибочка вышла, — тихо согласился Петр Семенович и, оживившись, добавил: — А кукуруза детишкам на забаву, как заморский овощ.
Петр Семенович аккуратно разлил водку, не посеяв ни капельки на землю, глядел с живым интересом, как Ветров вылавливал из чашки неломающийся его пальцам груздь.
— Вот, рыжий, не хочет! — веселился он.
— А ты его пирогом прижучь. Поехали, Матвей!..
— Дай бог не последнюю!..
От омута, черневшего чуть ниже моста, где каждый год, вот уж лет сорок, на Крещение ныряет в прорубь Трифонов, вылезла на зазеленевший крутояр ватага ребятни, от мала до велика, и прямиком направилась к дому Березиных. Впереди вышагивал на длинных ногах Сашка Березин, получивший неделю назад повестку в армию. На его широких плечах восседала любимая племяшка, трехлетняя Ольга, весело болтала ногами, хватаясь за черный чуб. Егор, братишка Александра, родившийся уже после гибели отца в Казахстане, нес в руках удочки, завистливо поглядывал на новенький магнитофон, подаренный теткой Соней призывнику, мучительно гадая о том, возьмет его брательник с собой на службу или оставит дома. «Лучше бы оставил», — вздыхал Егор. Из динамика магнитофона рвалась на полную мощь хрипловатая песня:
