— Какое! — ухмыльнулся в ответ Матвей Егорович. — Еле-еле вырвался. Не выписывают и все!.. Врачиха еще хотела попридержать, да Сонька вытащила. Насмерть залечили! Весь зад в дырках… Поначалу считал уколы, а потом сбился со счета. Все думал, что сезон без меня пройдет.
— Это так. А то без тебя бы не обошлись, — сменил улыбку Петр Семенович.
— Обошлись бы… Митька приезжал, все сманивал, — Ветров хихикнул. — Как катер спустил на воду, так и заявился с бутылкой коньяка. «Профсоюз выделил, — говорит. — Зачах ты тут. Нако, глотни!» Бутылку выдули. Чуть со славой не вытурили. А Митька засадил занозу. Тут уж не до лечения. Захотелось дохнуть нашенского воздуху. Сонька принесла передачку, говорю ей, вытаскивай меня, а то в гробу повезете… Да и сама собралась Сашку проводить. С Яра-то Митька нас пер на катере. Проходили мимо Синельникова… Аж сердце зашлось! Захотелось повидаться с братками. Да снизу-то уж не подняться!.. Сонька с Митькой лазили… Хочу вашего Алешку попросить, чтобы свозил туды. Жилы мои уж рваться начали. Долго не протяну!..
Голос его страдальчески подсел. Березина поразили ранее не слышанные болезненные нотки. Кровь его взбунтовалась, кинулась в лицо. «Больница сломила!» Даже в суровые годы лихолетья, голода и войн, выпавших на долю этого человека, слезливые и загробные речи не срывались с его языка. Петр Семенович даже притопнул ногой и с неожиданным озлоблением посмотрел в лицо друга, заикаясь от волнения, горячечно выкрикнул:
— Да-да-да… ты-ы-ы это брось! Брось, говорю! Тоже одуванчик нашелся! Я те приведу в состояние костылем! Ишь, разнюнился. Дороги встанут — свезем тебя на Горячие ключи… Погреешься и запрыгаешь…
По лицу Матвея Егоровича резанула смешинка.
— Костыля-то у тебя с собой нет, — проговорил Ветров.
— Дубину вон возьму.
— Не суетись, Петька! Все припарки уж испробованы…
— Эх выпить бы! — мечтательно произнес Петр Семенович, с трудом справляясь с волнением.
— Так бы и сказал сразу, — хихикнул Ветров. — А то поучать начал. Есть заначка. Сейчас вынесу, пока бабы нет. На воле-то приятнее.
Матвей Егорович ушел в избу. Петр Семенович потирал руки. «Потрафило!» Он весело прижмурился на скворешню, прибитую к стволу старой черемухи, из которой призывно доносился писк птенцов, удивился:
— Неужто вылупились? Рановато бы!..
Теплый южный ветер, насыщенный влажными речными запахами, крыл рябью Бересень, словно сталистым панцирем, ласкал лицо, повернутое к Айгир-Камню, под которым вставали тальники, еще совсем недавно пригнутые к земле половодьем, роняя пушистые сережки, похожие на только что вылупившихся утят, густой чередой уплывающих к порогу, застревая и крутясь венечно в «бочках».
