Беатриса и Марселло посмотрели ей вслед, а потом, переглянувшись и взявшись за руки, пошли не спеша к Маурисиу и Катэрине. Беатриса чуть прихрамывала: мать всё-таки хлестнула её по ноге, след от верёвки вздулся, покраснел, больно саднил.
Старая Рита, увидев этот след, заохала, запричитала, потом принялась прикладывать к нему какие-то листья.
— Сейчас пройдёт, голубка, — приговаривала она. — А возлюбленный твой настоящий мужчина, — похвалила Рита Марселло, — не то, что некоторые.
— Какие некоторые? — заинтересовалась Катэрина, которой была приятна похвала, адресованная брату.
Похвалами в адрес брата она не была избалована: Маурисиу, к её величайшему огорчению, по—прежнему относился к Марселло с неприязнью. Услышав как-то от мужа пренебрежительно брошенное по отношению к Марселло слово «неотёсанный», Катэрина так обиделась, что готова была даже уйти к родителям, подхватив малыша: она ведь тоже была «неотёсанной»... Но любые их ссоры всё равно заканчивались поцелуями.
— Я просто так сказала, — отозвалась Рита. — Но когда-нибудь мы с тобой на эту тему поговорим.
Беатриса не обратила на слова Риты ни малейшего внимания, зато их отметил про себя Маурисиу. Что хотела сказать ими старая негритянка? Кого она имела в виду? Но потом и он, занявшись проблемами сестры, позабыл и думать о таинственной фразе.
Брат и сестра долго обсуждали, как им повести себя, чтобы мать, в конце концов, согласилась на замужество Беатрисы или хотя бы помирилась с ней. Маурисиу, со свойственной ему живостью, предложил невероятный план:
— Мы должны, — сказал он, — заставить нашу матушку снять траур и выдать её замуж.
— Но тебе же не нравилось, когда за ней стал ухаживать сеньор Фарина, — возразила Беатриса, невольно посмеиваясь над своим ревнивым братцем.
— Ты видишь, что ради твоего счастья я готов переступить даже через собственную ревность, — отозвался Маурисиу.
Но говорил он не вполне искренне. Маурисиу и сам не понимал, что с ним делалось, однако при одной только мысли, что мать вновь выходит замуж, он готов был убить её. А может быть, не её, а соперника своего обожаемого отца. Отца, которого он чуть ли не обожествил, о котором думал с благоговением, из которого сотворил себе кумира и едва ли не молился на него.
— Не только ради моего счастья, но и ради своего собственного, — подхватила Беатриса. — Вы с Катэриной будете чувствовать себя гораздо счастливее, если мама наконец примет твою жену и твоего сына.
