Чем ужаснее становились мучения людей в эти дни, тем больше крепла вера. Расстрел своих был только началом. Коммуны были взяты в оцепление и разбиты на шесть концентрических секторов. Все устройства были конфискованы, и ведение трансляций было запрещено. Любые публикации о Разломе были запрещены. И тем не менее говорили, что «Летописец» продолжает выходить. Поэтому утром предпоследнего водного дня инквизиция схватила несколько епископов и еще пятьдесят человек, которых заподозрили в связи с «Летописцем». Часть из них публично связали перед Зиккуратом в назидание остальным. Среди них были Чанси, Варфоломей, Никон и многие другие. А остальных спрятали в самом Зиккурате. Каждые полчаса к народу выходил один из инквизиторов и требовал выдать Летописца. Когда этого не происходило, одного из связанных расстреливали. Это было невыносимо.
Когда Чанси отвязали и повели на расстрел, я был близок к отчаянию. Эта женщина, способная прожить еще три жизни, имевшая достаточно сил, чтобы летать, не могла вот так просто погибнуть из-за чьей-то прихоти. В чем она виновата? В каждом движении Чанси я чувствовал трагедию. К моему огромному сожалению, за ее плечами не было рюкзака. Мне все время казалось, что сейчас она легким движением отбросит своих мучителей, расправит крылья и улетит высоко в небо или на Луну, где ни одна пуля уже не будет в состоянии ее достать. Но она шла, и от ее шагов, казалось, содрогалась земля.
Руки и ноги Чанси скованы наручниками. И вот ей завязывают глаза. Я обернулся на братьев, которые стояли рядом на коленях, и увидел, как мало они готовы сделать для сохранения чьей-либо жизни. Казни превратились для них в болезненное зрелище, смотреть на которое было тяжело и скорбно, но и в этом можно было найти религиозный экстаз, некоторую глубоко спрятанную прелесть покорности, жестокости и садомазохизма. Собравшиеся готовы были принять и эту, и любую другую жертву. Более того, чем дальше это заходило, тем больше они убеждались, что так и должно быть. Я стоял, прижав к себе плачущую Афину, и тоже смотрел. Смотрел просто потому, что должен был оставаться с Чанси до конца, хотя я понимал, что этим я и все мы только подпитываем аппетит инквизиции.
Раздались выстрелы, и идеальное тело Чанси опустилось на колени, потом ее голова уткнулась в землю. Выведенное столетиями идеальное ДНК, десятилетия веры в свои силы и изнуряющих тренировок, могучая воля и надежда на вечную жизнь – все мгновенно пресеклось. Величественный храм очень сложно устроенной материи, подчиненной кристально чистой и прекрасной идее, был разрушен и сожжен. Как если бы в процессе эволюции человека род именно тех обезьян, которые впоследствии стали бы человеком, был съеден саблезубым тигром. И эволюция должна была снова собирать все свои силы, все ресурсы и ждать еще миллионы лет, пока появится на свет новая предтеча человека.
