Оставался еще один вопрос. Я, конечно, понял, что Источник – это не архитектурное сооружение, украшенное фонарями, как праздничная ель. Это дерзкое техническое произведение человеческой мысли. Храм в своем роде. Но храм, несущий веру и жизнь как что-то единое, неразрывное. Я потянулся за телефоном, но сообразил, что это бесполезно.
– Перед выходом из батискафа, – сказал Дунаев, – пожалуйста, отдайте мне ваш баллончик с газом.
Я уже перестал удивляться их осведомленности и решил не спорить.
– Извольте, – сказал я.
– Спасибо. Сейчас мы поднимемся почти до поверхности, и батискаф пройдет в шлюз. Там мы сможем войти в лабиринт, – сообщил Дунаев.
За мыслями время текло незаметно. Когда мы были уже в шлюзе, я посмотрел на часы. 8:35.
– Похоже, мы все пропустили, – сказал я. – Хотя раз мы все еще живы, значит, Апокалипсис так и не наступил.
– Нет, нас ждут, – отозвался Дунаев, открывая люк.
– Без нас не начнут? – хихикнул я.
– Без нас не начнут, – спокойно и серьезно сказал рядовой.
…По подземному коридору, желая поверить всей душой. Армен оставил меня у последнего перекрестка и сказал идти все время вперед, что коридор рано или поздно пойдет вверх и выведет, куда надо. Главное – верить… Внутренний голос подсказал мне, что верить – это дар. И если я поверю во что-нибудь одно, то поверю во что угодно. Поэтому теперь я шел и пытался понять, есть ли что-то, во что я верю. Полностью. Безоговорочно.
Оказалось, что поверхностно я верю в очень многое. Однако эта вера легко рушилась, стоило мне встретить малейшее сопротивление. В чем-то я был убежден серьезно, но после мысленной проверки всегда оставался один процент вероятности, что это не так. Как Картезий, я поступить не смел. Сказать: «Я верю в то, что существую», – было для меня слишком сильно. Даже сказать: «Я верю, что существование возможно», – я не мог. Так как, если честно, не понимал, что бы это значило.
Я верил в какие-то конкретные вещи. Вот моя рука. Вот фонарь на стене. Вот бежит мышь. Но все абстрактные идеи казались мне какими-то надуманными. Добро? Зло? Любовь? Теперь я понимал, что существование этих идей само по себе было чудом. А в чудо я не верил. Я знал, что могу надежно утверждать «мне кажется» или «я думаю»… потому что мне кажется и я думаю. Но не «я верю». Вера для меня означает что-то очень великое, невозможно высокую степень убежденности. Как это вообще может быть? Чем я заслужил это право? Верить – значит спастись, быть спасенным из тьмы здесь и сейчас. Значит в это мгновение быть благословенным и достичь всего, что только возможно. Верить – это быть таким счастливым, знающим, уверенным. Я не смел… Не имел права дерзнуть. Я испытывал сомнения в отношении всего.
