— Но ты живешь в нем. Даже солнце однажды погаснет, мой дорогой.
— Я думал над этой проблемой.
— Но никто из нас не увидит этого, мы, наши дети, дети наших детей, все, кого мы когда-либо знали, уже проживут свои жизни.
Тогда я засмеялся над ней. Она не знала, как связаны мы с каждым человеком на земле, уже родившимся, уже умершим, и с теми, кому еще только предстоит родиться и умереть. Когда она думала о том, как погаснет солнце, она не думала о себе. И я думал о себе, потому что люди, которые будут жить после меня, мне нужны, даже если я никогда о них не узнаю.
Мне не нравилось, что погаснет солнце, и что Вселенная прекратит свое движение, и эта катастрофа для меня была так же реальна, как угроза землетрясений в Иберии, хотя я и располагал большим количеством времени и меньшим количеством ресурса для ее разрешения.
Однажды Октавия спросила меня, что значит жить в мире под угрозой исчезновения и распада. Я долго думал, что ей ответить, потому что я хотел, чтобы Октавия поняла меня. И я сказал ей, в конце концов, чтобы она вспомнила ощущение, которое испытывает во время просмотра хорошо снятых фильмов-катастроф, в которых под ударами цунами или во время взрывов, стираются с земли многомиллионные, всем знакомые города.
Когда вода слизывает языком здание Сената, спросил я, что ты чувствуешь? И она ответила: трепет. Ее сердце трепетало от осознания хрустальной хрупкости и незначительности тысячелетних усилий человека, комфорта, технологии и цивилизации, которых мы добивались все это время. Как легко оно исчезает, как немного нужно, чтобы не осталось ничего. Мир — это карточный домик, и в любой момент может подуть небольшой ветерок, совершенно непримечательный и ничего не меняющий во Вселенной. Он подхватит карты, и все полетит.
Вот что я думал о мире вокруг, вот что я знал, потому что видел больше, чем она. Реальность — хрупкая, нежная, неточная. Но у нее есть я, и я должен привести все в порядок за время, которое мне отпущено на земле.
По возможности, я должен исправить все. Неравенство перед смертью, к примеру, остается очень высоким. И нужно сделать доступным образование. А также позаботиться о том, чтобы стагнирующее материальное производство не разрушило постиндустриальное общество, живущее в иллюзии достатка. И, конечно, нужно решить проблему с Солнцем. Безусловно, я представлял, что значит быть выдающимся человеком.
Еще Октавия спросила меня, что общего между мячом и мечом, и я ответил ей, что и то и другое исчезнет, потому что реальность предполагает перспективу полного уничтожения. А она ответила стишком, детской считалкой. И я полюбил ее сильнее за то, что она ничего не знает о том, что знаю я.
