Октавия сказала:
— Одна из немногих вещей, которые я знала о тебе еще недавно — твоя мечта о машине из журнала «Мир автомобилей» от восемнадцатого февраля три тысячи триста пятьдесят пятого года.
— Ты очень внимательная собеседница, — сказал я, потом притянул ее к себе, и мы вместе смотрели на новую, вишневую машину под небом, в глубине которого засело весеннее солнце. Она появилась здесь из моей давней мечты, такая красивая, что даже взгляд на нее был сопряжен с некоторыми трудностями в верификации реальности. Длинная, с изящным, тонким корпусом и начищенными дисками, украшенными старомодными спицами, отражающими атаки солнца.
Мы стояли обнявшись, и думали о том, каким будет наше путешествие. А потом я испытал желание исчезнуть, раствориться и пропасть для этой комнаты, чтобы очутиться в каком-нибудь другом месте. Я взял наш с Октавией чемодан с самым необходимым (мы сошлись на том, что нам необходимы важнейшие работы по социокультурному проектированию последних лет и клубничный мармелад).
Спускаясь по лестнице, я испытал тоску и радость одновременно, нежное отчаяние, свойственное покидающим свой дом. Мне захотелось, чтобы время повернулось вспять, и мы снова сидели вчетвером, мне захотелось еще раз послушать, как Марциан рассказывает о своем опыте общения с муравьями, пришедшими из-за того, что он пролил клубничную газировку, а потом послушать о научном руководителе Атилии, который безо всякого сомнения был истинным чудовищем.
У нас были чудесные дети, внимательные, интересные и способные к любви. Эти три качества, в принципе, формируют приятного мне человека, однако в моих собственных детях они были выражены особо. А может быть это последствия свойственного мне генетического идеализма.
Биологический детерминизм и генетический идеализм и есть сущее и должное, вступающие в вечную битву, когда речь заходит о детях.
Они ждали нас у выхода, смотрели на нас похожими, тоскующими глазами. И я подумал, что быть может мы не так уж плохо проявили себя в качестве родителей, раз наши дети в период от восемнадцати до двадцати пяти, не хотят, чтобы мы исчезли из их жизней.
Возникла чувствительная пауза, которую через минуту увлажнили бы слезы Октавии, однако момент был грубо прерван Кассием, распахнувшим дверь.
— Там эти рвутся!
Я услышал голос:
— Я не абстрактный «этот», я твой пасынок, ты можешь отрицать мое существование, однако я мыслю, следовательно я существую!
— Могу! — крикнул Кассий. — А еще притворюсь, что ты опасен для общества!
