— И к гордости.
— Смирение гордости во благо — это достоинство принцепса, — сказал он. — Потому что он был безграничным голодом, принцем сладостной боли, и не сдерживал себя ни в чем прежде, чем увидел вас. Он смирил себя ради вас, и вы будьте смиренными.
Он цитировал Книгу Человека, наше писание. Я положила вилку, чтобы не отбросить ее со звоном, чтобы вести себя подобающе, как и учил наш бог.
— Ты, животное, поклоняйся своему грязному богу умалишенных. Не смей произносить его слов.
Он склонил голову набок, выдержал мой взгляд.
— Я могу прочитать его слова, купив его книгу в любой книжной лавке или в киоске в аэропорту. Это потому, что принцепсы настолько не хотят понимать, что в мире обитает еще кто-то, кроме них?
Он вглядывался в меня с этим откровением абсолютного безумия, которое вызвало у меня дрожь. Однажды, по дороге в Иллирию, я видела на одном из вокзалов, которые мы проезжали, старушку. У нее была палка, на которой болтались цветные перья, и она вглядывалась в окна стоящего поезда в отчаянном поиске чего-то, чего не было на свете. Это была маленькая, осунувшаяся бабушка, она открывала и закрывала беззубый рот, что-то говорила сама себе. Я долгое время после боялась увидеть ее лицо в окне своей комнаты, увидеть ее неряшливую, увешанную перьями палку и эти голодные глаза.
И еще — увидеть то, что видела она, вглядываясь в уходящие поезда. У сумасшедших страшные до слез глаза.
Его слова казались абсолютно нормальными, но у него были те же глаза. Я с отвращением вспомнила ощущение его семени в себе, почувствовала в нем скверну, которая в глубине души равнялась для меня инфекции. Мне снова показалось, что от него тянуло не дымом, а сладким карболовым запахом, смертельной для разума заразой, которой он испачкал меня.
Ужас перед грязью поглотил меня, и я почувствовала тошноту. Мне стало дурно, я поднялась.
— Останься, — сказал он. — Дигна приедет не ко мне. Она поговорит с тобой о речи. Мне нужно ехать в больницу, а завтра утром я буду говорить с Сенатом о застройке восточной части Города.
Он словно бы никогда не отдыхал. У него всегда находились силы, и я не понимала, откуда он брал их. Он издавал законопроекты, следил за восстановлением города, контролировал поставки медикаментов в больницы, распределял всех пребывавших в Империю людей по временным баракам и вместе с рабочими рыл котлованы под застройку их домов.
Казалось, что он один может восстановить страну. Я никогда не видела, чтобы он спал. У него было бесконечное количество сил для того, чтобы не быть безразличным.
