Я налила себе воды из графина, аппетит пропал.
— Как твое самочувствие? — спросил он. — Сильвия говорит, ты почти не выходишь из комнаты.
— Спасибо, все хорошо, — ответила я. Хотя, конечно, мне хотелось указать ему на его место. Он, грязное животное, не имеет права напоминать мне обо всем, что произошло, за столом.
С трудом я заставила себя взять по крайней мере патинум. Мудрость из моего детства: если нет аппетита, стоит попробовать хотя бы десерт. Взбитые с медом яйца представляли собой совсем легкую, сладкую пенку, которую можно было есть без особенного труда.
Аппетит у него был варварский. Он отставил опустошенную тарелку и налил себе вина. Я чувствовала, что он смотрит на меня, поэтому спросила:
— Что-то не так?
— Мне нужно, чтобы ты выступила перед народом.
— Нет. Я не собираюсь помогать тебе. Я здесь только для того, чтобы Империя стояла. Все остальное сделай сам.
— Если ты хочешь, чтобы она стояла — обратись к народу. Кроме божественной кары, есть и другие проблемы. Твой народ волнуется. Я не могу их успокоить.
— Разумеется, ведь ты убивал их.
В его глазах не было никакого удовольствия от сделанного. Он казался спокойным, незлобивым и странноватым человеком. Я не могла представить его воином, хотя он пришел ко мне победителем.
— Ты не маленькая девочка, Октавия. Ты прекрасно знаешь, в чем состоит твой долг.
Он отодвинул тарелку. Движения у него были звериные, резкие, совсем иные, чем его спокойные, нездешние глаза. Аэций достал старый, исцарапанный портсигар и дешевую зажигалку, закурил, а пепел скинул прямо в тарелку. Я поморщилась. Но я знала, в чем состоит мой долг. Я вправду знала — мой народ осиротел без сестры. И я должна была заменить им императрицу. Должна была ей стать.
Сигаретный дым плыл по столовой, и этот запах был мне особенно отвратительным. Аэций смотрел на меня, его прозрачные, мучительно-светлые глаза казались блестящими в полумраке столовой, куда из-за тяжелых занавесок не долетал свет фонарей снаружи, будто за окнами была абсолютная темнота.
В моей стране теперь всегда было темно, вечная ночь опустилась на мой любимый Город с приходом этого внимательного и жуткого человека.
Он был красивым. В нем была болезненность, свойственная многим варварам, и его глаза все время казались воспаленными, но он был крепкий, поджарый, и черты его сообщали бы о грубовато-царственной красоте, если бы он не вел себя с нарочитым безразличием по отношению к себе. И даже его движения всегда стремились вовне, никак его не характеризовали, словно у него вовсе не было тела.
