— Если только ему не надоест в них играть. Что ты делаешь, когда тебе надоедает?
— Ухожу.
— А я бросаю игрушки.
Взгляд ее синих глаз был на редкость пронзительным. А я все думала: то есть, наш бог только снаружи прекрасен? Он лжет о том, что он — хороший? Как я лгу о том, что я хорошая, когда не делаю чего-то плохого?
Я принялась есть пудинг, чтобы напомнить себе о том, что мир прекрасен. Впервые меня охватил жгучий страх перед нашим богом и впервые я почувствовала его реальность и близость. Мне представлялось, как он, безумно красивый златокудрый юноша, протягивает ко мне руку, на которой в секунду отрастают длинные-длинные когти, и вот уже его прекрасное лицо искажено зубастым оскалом.
Я едва не заплакала, но считала себя слишком большой девочкой, чтобы проявлять такие слабости. Когти и зубы все вспыхивали у меня перед глазами. В девять лет я считала, что страшный, это вот такой. Много лет спустя я поняла, что наш бог, как и все другие боги, может принимать абсолютно любую форму, потому как не стеснен материей и является намного больше, чем наш мир. А тогда я, конечно, представляла чудовище из-под кровати.
Только от чудовищ всегда мог защитить мой бог. А от моего бога ни единое существо во всей Вселенной, даже Антония, защитить не могло.
— Мне не хочется быть зверушкой в зоосаду, — сказала сестра. — Я хочу узнать, откуда они пришли и чего хотят. Как относятся друг к другу. Как существуют.
Такие уверенные и опасные слова могла произнести только девятилетняя девочка. Больше никогда сестра не говорила таких жутких слов. Но я этого разговора так и не забыла. Не забыла и она. Я была уверена, что ее сознательный интерес к старым богам произошел из этого разговора в дождливый день.
И я волновалась за нее, потому как думала, что все, что случилось в тот день было вызвано нашей дерзостью. И хотя у меня никогда не было доказательств того, что нас наказал наш бог, я не могла отделаться от этой мысли.
Никто не мог быть так своенравен, как он. И никто не мог быть так милосерден. Ответов у меня не было, было лишь смутное чувство виновности.
Скажи мне, мой дорогой, почему он не казнил на месте тебя, богохульника, осквернившего его алтарь? Почему ты живешь и здравствуешь, и страна твоя процветает?
И у тебя нет ответа. Он карает и дарует свое милосердие как пожелает.
Я только сказала:
— Как жутко, не говори так.
Сестра хотела добавить что-то еще, но в этот момент в комнату зашла Антония. Она увидела стоящие на полу тарелки, и ее недовольный взгляд скользнул по нам, только она ничего не сказала.
