Возвращение - Наталья Рузанкина

Сон был страданием или страдание было сном — он не знал, он только знал, что проснуться необходимо. Открыв глаза, он взглянул на ветку шиповника в руке и вошел в память, как в разрушенный храм.

Шиповник, прошедший тысячелетия, был путеводной звездой на воротах убитого им рая, и теперь проснувшийся припоминал жизнь свою, припоминал Сон-Страдание и Великую потерю. Малой толикой потери была Женщина, кроткой тенью склонившаяся к изголовью, но когда он пытался позвать ее нежно-насмешливо, как прежде, Женщина, вздрогнув, растаяла, и он застонал от тоски, ибо Женщина была утрачена тысячи лет назад, а здесь, в его нынешнем времени, было три часа утра и то предрассветно-сумрачное затишье, от которого печалится душа и немеет сердце.

Он взглянул в сад, крохотный, притихший, с погибающими звездами в светлой высоте, и подумал, что это — насмешка Божья, напоминающая о том, какие сады окружали его в Долине, и содрогнулся при воспоминании о той Долине, ибо он предал. Тысячи тысяч лет назад он совершил свое единственное Верховное предательство, и с тех пор жил и умирал с ним тысячи лет, и не было муки горше этой, ибо Долина шла следом, лучилась сквозь тьму и безумие невообразимым горным и луговым светом, сквозила солоноватой ветреной дрожью забытого моря, прикасаясь цветущими ветвями к изуродованному разлукой сердцу. Долина была призраком, Призраком былой великой Любви, в которой жил он некогда, как в заповедном храме, но однажды он предал эту Любовь, неосторожно ступив за ворота храма и повстречав… Пыльную Тень. Он застонал, как от боли, припомнив ту встречу и голос Тени, похожий на золотой водопад. Он внял дивным речам Пыльной Тени и проклял скудость своего бытия и вышней благодати, любимую и друга, проклял Долину.

Он плакал, вспоминая проклятие, плакал от невозможности возвратить минувшее и радостное, смутно понимая, что пора в Путь, что завершит наконец череду его мучительных и бессмысленных жизней, и что-то неясно звало его вдаль, тихо обещая Прощение и искупление.

В этот путь он вышел на рассвете. Было сумрачно, терпко и холодно, и апельсиновый свет утра стекал с веток. Полынью пропах этот мир, эти жесткие, бледные звезды над ним, горечь полыни была и в дорожной пыли, и в печальных огнях на горизонте, и отблеск Родины реял в его сердце, и ему казалось, что всё вокруг переполнено им, а это был лишь свет недалекой осени, вкрадчивый, всепобеждающий, бессмертный. Серый пушистый комок ткнулся в его колени, и, наклонившись, он увидел маленького печального Кота, взирающего на него глазами, звездными от слез. Он узнал его тотчас, он вспомнил, каким тот был тысячи тысяч лет назад в ином, человеческом облике, в облике Друга, преданней которого и не было в подлунной, и улыбнулся темно и печально, ибо его Проклятие по-прежнему было возле. Кот прильнул к ногам его, как бы защищаясь от сотворенного зла, не помня обиды и всё простив до скончанья миров.