Сейчас я увидела ее мертвой, и я все равно не могла понять, как могло произойти так, что она оставила меня. Я ненавидела себя за то, что допустила это.
Два горя, которые я пережила сегодня, как будто разделялись, они не могли смешаться, потому что если бы они впали друг в друга, тесно сплелись, я не пережила бы этого. Я будто ныряла из одной горькой реки в другую, но понять, что и то, и другое, вправду произошло не могла.
Он потянул меня за руку, я почти не шла сама, так что он волок меня. Коридор был полон солдат. Они заходили в комнаты, и в мою тоже, я слышала, что кто-то роется в моих вещах.
— Генерал, — сказала одна из женщин, стоявших у двери. У нее были длинные, чудовищные когти, а вуаль закрывала ее лицо. Она не была солдатом, и одета была не по-военному роскошно. Но были и другие женщины, как она — ведьмы. Они не скрывали свои длинные когти, не отличались от других солдат, и автоматы держали довольно ловко.
Формы у них не было. Они были одеты в удобную черную и серую одежду, не носили отличительных знаков, в отличии от солдат Империи. Невидимые воины.
Невидимые войны.
— Императрица мертва, — сказал Аэций. — Осталось сделать еще кое-что, и все кончено.
Женщина в вуали кивнула. Она смотрелась здесь так же нелепо, как и я.
А я закрыла глаза, только чтобы не смотреть на то, как чужие люди ходят в нашем доме, своими грязными ботинками пачкают наши полы, трогают наши вещи.
— Держите ее, — сказал Аэций. Чьи-то руки тут же схватили меня, но я не собиралась сопротивляться. Двое солдат, у одного взгляд подолгу не задерживался ни на чем, он был явно из варваров, второй с виду был нормальным, может быть, вор. И у обоих, мне казалось, были одинаковые лица. Наверняка это было не так, но в моей голове солдаты смешались в одно единственное, но разделенное на множество, существо.
Многорукое, многоликое, грязное.
Они смотрели на меня с любопытством, а кое-кто заглядывал в комнату сестры, чтобы увидеть ее тело.
Аэций распахнул дверь. Он провозгласил:
— Я здесь не для того, чтобы разрушать. Я здесь для того, чтобы построить нечто новое.
Он шел к телу моей сестры, на ходу достал грубый охотничий нож, и я поняла, что он хочет сделать. Я завизжала, что есть сил, и солдатам стало трудно меня удерживать, так что один из них ударил меня по лицу прикладом, я почувствовала жар крови во рту, но вырываться не прекратила.
— Богохульник, будь ты проклят! Ты не имеешь права этого делать! Ты даже прикасаться к ней не можешь! Пусть твой собственный бог поразит тебя, ты позор своего народа! Мерзость! Грязь!
