— Вон Петруша Страхов, — указал Сумароков. — Должно быть, из карантина возвращается, несет отцу сведения об умерших. Позавчера было пятьсот, может, бог даст, нынче на убыль пошло…
Приказав кучеру остановиться, он окликнул мальчика. Тот подошел к экипажу, поклонился, пристукнув каблуками.
— Сколько нынче, Петруша?
— Шестьсот десять, Александр Петрович, — деловито отрапортовал гимназист.
Сумароков только махнул рукой. Мальчик заспешил дальше. Он уже привык к заунывному погребальному звону колоколов, колымагам мортусов, наполненным трупами. Пробегая по опустевшим московским улицам, он не ощущал ни страха, ни уныния. Ему даже нравилось, что взрослые, почтенные люди с нетерпением поджидают его, чтобы расспросить о новостях.
Жили Страховы на Зацепе, у Серпуховских ворот. Петрушин отец был псаломщиком в церкви. Многие церковнослужители либо вовсе покинули Москву, либо попрятались за семью замками. А Иван Страхов, хотя и мог найти приют у родственника, жившего под Рязанью, остался на месте и продолжал исправно исполнять свои обязанности.
Однако он принял всяческие меры, чтобы не допустить заразу в свой дом. Ворота всегда были на запоре. Костер на дворе горел денно и нощно. В горницах дымились курительные свечи, чадили жаровни с древесным углем, по стенам были развешаны корзиночки с чесноком, на столах и полках стояли склянки, наполненные ароматным уксусом.
Старший сын Страхова служил письмоводителем при карантине, а младшему, гимназисту Петруше, отец наказал ежевечерне ходить к брату за сведениями: сколько народу погибло от моровой язвы за день.
Федосья Аникина возилась у печи, гремела чугунками, замешивая тесто из ржаной муки. И вдруг напал на нее озноб. Стуча зубами, Федосья прилегла на полати, накрылась овчинным тулупом. Но согреться не удавалось. Потом началась боль во лбу и висках. Перед глазами поплыли огненные круги…
В сенях раздался топот босых ног. В горницу вбежали сыновья.
С трудом приподняв голову, Федосья хрипло проговорила:
— Уходите со двора!.. Зачумела я…
Мальчики остановились на пороге оторопев.
— Матушка!.. Родимая!.. — тихо сказал старший, Васька.
— Бегите, говорю! — через силу повторила мать. — Скорей бегите!
Дети продолжали стоять. Вдруг шестилетний Егор разревелся.
— Ох, мочи нет! Помираю! — застонала Федосья, стуча зубами. — Бегите!..
Василий потянул за руку младшего брата. Егор плакал навзрыд. Васька шагал молча.
У ворот стоял сосед, псаломщик Иван Страхов.
— Чего ревешь? — спросил он ласково и протянул руку, чтобы ущипнуть за ухо малыша.
