— Не-ет, а ты вот попробуй дай описание того, что происходило между приключениями, обычного, будничного. Я, конечно, понимаю, что это будет нелегко, но ведь настоящие-то писатели умеют делать это. Попытайся и ты, — не без ехидства посоветовал мой критик, — может, что-нибудь и получится.
Ну что ж, надо попробовать. Значит, так, чем же мы занимались между приключениями? Между — значит после одного и перед другим... Та-ак, что мы делали после того, как убили первого медведя и перед тем, как убили второго? Ну прежде всего, мы его разделали, потом сварили, потом... съели. Ах, съесть медведя — это тоже приключение? Тогда погоди, сейчас... Ну кашу мы еще ели. Вот уже каша-то — вещь самая обыкновенная, будничная, не представляющая никакого криминала даже для самого придирчивого антиромантика. Простая гречневая каша, заправленная... ах, да, опять не то — заправленная медвежьим салом! Ну тогда вот что... никакого медвежьего сала, ничего экзотичного, обыкновенная каша, совсем ничем не заправленная. Тогда не то чтобы каких-то там жиров, самой-то каши оставалось в обрез. Это было, когда мы застряли в пешеходном маршруте на десять дней, а продуктов у нас было всего на пять. И все десять дней мы ходили впроголодь. Фу ты, черт, опять... Впроголодь — это уже не будничное. Снова трудности, лишения, подчеркивание исключительности нашего быта. Так ведь представители других профессий могут обидеться. Что же, у геологов все такое из ряда вон выходящее, что по сравнению с геологией все остальные профессии покажутся слишком уж серыми. Нехорошо, неэтично. Нескромно, наконец.
Ну тогда... уж обыкновеннее некуда... мы спим. Просто спим как убитые. Едва до спальных мешков добрались — и заснули. Только Женька чего-то все ворочается, ворочается, всех расталкивает, совсем спать не дает.
— Женька, может, хватит?
— Ишь ты, какой нервный! Хватит... А у меня тут сук такой под мышкой выпирает, я прямо как на кол посаженный.
— Да как ты ворочаешься, уже давно должен хоть железобетонный кол измочалить.
— Ага, верно, только пока он мне все ребра уже измочалил.
Что, опять подчеркивание, смакование, нагнетание? Опять криминал с точки зрения антиромантика?
Действительно, ничего не получается. Умеют же писатели писать о будничном... Пишет, например, писатель о том, как человек ест. Вообще человек, вообще ест... Но, стоп! Разве вообще, не в конкретной обстановке? А если в конкретной, то чем же ее создавать, обстановку? Спецификой натуры! А у нас даже искать не надо згу специфику, она сама так и прет отовсюду. И посуда не та, что дома, и моешь ее совсем не так — травяной мочалкой да с песочком. И даже портянки здесь пахнут не так, как в городе. Начать хотя бы с того, что в городе они вовсе не пахнут, и к тому же их там не бывает — в городе носки.
