Он сидел у костра и задумчиво вытесывал топориком какую-то замысловатую корягу.
— Ну, и что это будет? Таган, табуретка?
Он посмотрел с недоумением. Зачем? Тагам есть, сидеть можно на сухой кочке или на куче хвороста. Просто вытесывает, просто — коряга.
— Дойдем сегодня до Авьяваям?
Он повернул голову, увидел наши бледные лица. Прикинул на взгляд рюкзаки. Помолчал немного, наверно, представил себе дорогу.
— Однако, нет. Не дойдете. Ночуйте здесь. Чай готов. Вот в котле мясо соленое, а в том — без соли.
Отказываться мы не стали. Еще в лагере мы планировали — сэкономим минут сорок, если не будем возиться с костром, а пообедаем в кочевье. Что могут не накормить — этого и в голову не приходило. В тундре так не бывает.
... Через несколько дней Юргенвиль гнал табун мимо наших палаток. Все были в маршруте, только Женька хлопотал у костра по хозяйству.
— Омто, Юргенвиль! — еще издалека крикнул он, расплываясь в гостеприимной улыбке. — Здравствуйте! Как олени? Оводы вас не слишком замучили? У меня лепешки свежие. Во, — похвалился дежурный золотистым, как спелый подсолнух, колесом.
Юргенвиль расположился у самого огня. Теперь была его очередь задавать вопросы.
— За сколько дней дошли тогда до Авьяваям?
И Женька долго потом с восторгом расписывал нам, какие глаза квадратные были у бригадира, когда он услышал, что дошли в тот же день. Это же надо, совершить такое — сам Юргенвиль поражается!
А может, старый пастух поражался не этому. Зачем так спешить?
...Жарко. Бывает в тундре и такое. Оводы жужжат как мессершмитты, со всех сторон пикируют на табун. Даже у могучего быка перехватывает дыхание, встает дыбом шерсть и дрожат коленки. Испуганно шарахается он в сторону, ничего не видя перед собой, наталкивается на важенку, резко поворачивает и врезается в самую чащу рогов. Табун отплясывает какой-то дикий рок-н-ролл. Все кругом дергается, мечется, бешено храпит, закатывает глаза в глубоком обмороке. Но падать некуда. И спасения нет. Оводы забираются в уши, в ноздри, впиваются в кожу, прокусывают ее и откладывают личинку. Отвратительный, наглый червяк быстро жиреет, ползает как хозяин в чужом живом теле, выедает в нежном мясе длинные извилистые коридоры. Наконец, насытившись и заготовив впрок запасы для всего будущего развития, он прогрызает дыру в шкуре и вываливается.
Помню, мне долго была невдомек странная традиция корякских мастериц украшать кухлянки, куртки и брюки яркими цветными лоскутами. Красные, синие кусочки сукна, иногда с бисером и кисточками. То реже, то чаще безо всякой симметрии разбросаны они по мягкой выделанной коже. Милая естественность, тщательно организованный беспорядок? Ничего подобного, простейшая система. Каждая заплатка сидит там, где на шкуре дыра. Красива корякская одежда, много на вей украшений. Бывает даже, что их просто не на что нашивать— вся шкура просвечивает как тюль.
