Но за редкими исключениями наших встреч с ним, я узнавал о его жизни из средств массовой информации, особенно светской хроники. Леша был заядлым тусовщиком, что, кстати, изрядно помогало ему в работе — именно там он находил пищу для своих громких дел, о которых, думаю, мне здесь излишне упоминать. Достаточно сказать, что его роман с одной «рублевской» женой едва не стоил ему головы, но принес ему такой успех, что сотрудничество ему предложили даже в администрации президента. Впрочем, об этом я узнал с его слов.
Писать ему по почте было, как правило, бесполезно, и эту затею я потом оставил, звонить — тем более. Когда надо, он находил меня сам, и каждый раз это было полной неожиданностью для меня. То он позвонил мне в середине лекции, так что пришлось срочно разгонять студентов — ему как всегда «архисрочно» понадобилось встретиться со мной, то пришлось выходить с ним на связь по скайпу прямо в купальных трусах на пляже. А теперь вот — и среди ночи.
Мне всегда казалось, что в глубине души ему не хватает того, что он потерял, уйдя с исторического. Какой-то фундаментальности, что ли, систематичности знаний, в его миросозерцании оставалось множество пробелов, «черных дыр», которые исподволь мучили его, требовали своего заполнения. Но жизнь диктовала свои законы. Жизнь, во всем её многообразии красок — от политических скандалов до светских сплетен — затягивала его как паутина, из которой он так и не смог выбраться.
Надо сказать, что при каждой нашей встрече я пытался достучаться до него, сказать, что все это рано или поздно плохо кончится. Но он всякий раз отмахивался от меня, наверное, также как от своей чересчур заботливой мамаши и шутливо сравнивал меня с муравьем, который по уши закопался в земле. Сам он предпочитал быть стрекозой, бороздящей просторы воздушного океана и наслаждающейся «ветром, что бьет наотмашь и насквозь». Я смеялся и в очередной раз пересказывал ему басню Крылова (на самом деле, умного древнего грека Эзопа, но это дело не меняло), которую он знал и без меня. Но он лишь шутливо отмахивался: «Твой Крылов — это пошлый муравей, который из зависти к стрекозам придумал эту историю. Я напишу потом свою басню, где муравей окажется в дерьме, а «стрекозел» будет на коне». Я пожелал ему удачи, но новой басни от него так и не дождался. И уже не дождусь никогда.
Как я уже сказал ранее, меня ничуть не удивило сообщение о смерти Лехи Ершова. Морально я давно был готов к тому, что рано или поздно это случится. Наверное, жены и друзья военнослужащих, полицейских или летчиков испытывают что-то подобное, не знаю.
