Так вот, на встречу Алексей не пришел.
Что-то неприятно ворохнулось у меня в груди, но я постарался успокоить, вернее, усыпить змею сомнения внутри себя. В самом деле, пару раз у нас с ним уже случались такие нестыковки — Леха был до крайности занятой человек, его планы могли поменяться в последний момент, а позвонить или даже отправить сообщение ему было недосуг. Почему-то мне тогда не пришло в голову ему перезвонить, да и важное дело у меня было в центре, так что я не придал тогда этому значения.
И лишь вечером, как обычно просматривая новости в сети, я узнал, что известный журналист, автор многих скандальных разоблачений Алексей Ершов покончил с собой в ночь с пятницы на субботу, повесившись в ванной, на бельевой веревке.
2.
Алексей Ершов — полноватый, общительный, жизнерадостный шатен, суетливый, расторопный и необыкновенно располагающий к себе с первого взгляда — всегда был моей полной противоположностью. Уж не знаю, почему мы с ним так сдружились ещё в университете. Наверное, по известному космическому принципу, который гласит, что противоположности притягиваются.
Оба мы поступили на исторический. Но уже на втором курсе Алексей, которому изрядно наскучили «периклы» да «платоны», сказал мне как-то: «Ну их к чертям, всех этих мертвецов в простынях! Они и без нас себя чувствуют распрекрасно. И что толку ковыряться в их могилах? Жизни хочу, Кира, жизни!»
Это его фраза про «жизнь» тогда мне запала в душу и стала своего рода «ярлычком» для обозначения этого человека в моей необъятной, как и у всякого историка, памяти. Для Леши жизнь была всем. Жизнь как броуновское движение частиц — хаотическая, бурная, наполненная общением, постоянными перемещениями в пространстве, тусовках.
Переведясь на журналистский, он почти совершенно пропал из моего поля зрения и я уж думал, что наши дороги никогда больше не пересекутся. Однако Ершов по какому-то странному капризу судьбы, время от времени возникал на моем пути. Видимо, я также плотно засел в его внутричерепном жестком диске, как и он — в моем.
В основном, он выплывал из необъятного житейского моря для того, чтобы проконсультироваться со мной по всякого рода историческим темам — иногда из любопытства, иногда и по работе. Как и большинство людей с явно выраженными экстравертными чертами характера, он никак не мог заставить себя сесть и самостоятельно изучить какой-то вопрос. С другой стороны, обладая живым умом, он всегда был жаден до знаний. Это вынуждало его общаться и с такими, казалось бы, совершенно противоположными ему людьми, как я — чтобы сходу, в одной беседе на часок-другой, узнать все, что его интересует, получить уже переработанные, осмысленные чужим умом, «готовые» знания. То ему вдруг позарез понадобилось узнать, почему погиб Древний Рим, то почему Россия приняла православие, а не католичество, навеки изолировав тем самым себя от мировой западной цивилизации, то вдруг стал пытать меня, существовала ли реально Атлантида, как об этом пишет Платон. В общем, спектр его интересов был достаточно широк, так что даже мой энциклопедический склад ума не всегда мог его удовлетворить.
