Леля выпила тут же и вторую рюмку и, подняв бутылку, посмотрела сквозь нее на свет — много ли осталось. В темном ликере плавала горсть звезд — просвечивали бра.
— Что, дорогая? Не можете согреться? У вас дрожат руки. Мороз?
— Значит, четыре условия?
— А как быть? Необходимо получить наш минимум.
— И другого варианта нет?
«Буратино» удивило, что у нее серое лицо. Так замерзла на улице? Он усмехнулся и сказал очень твердо:
— Нет. Это окончательно!
— Очень, значит, жаль, — пробормотала Леля.
Она встала и протянула сумочку «Буратино». Он взял ее и, все усмехаясь, стал расстегивать замок. Леля же трясущейся рукой поймала за горлышко бутылку с ликером, подняла ее, едва не уронив, и быстро ударила ею, сама при этом вскрикнув, «Буратино» по темени.
Звук получился глухой и короткий. Она ударила еще — по лбу.
«Буратино» выпучил глаза, челюсть у него отвисла.
Леля достала, торопясь и путаясь в складках, из кармана платья кинжал с пластиковой мягкой рукояткой (сувенир, подаренный ей кем-то из поклонников балета «Кармен») и подошла к «Буратино» сзади.
— Так-то! — сказала она. — А мне говорили, что надо бить пустой бутылкой, а то полная может расколоться.
— Да-да, — согласился «Буратино» — я ничего не понимаю… что-то упало?
Леля приставила кинжал к его шее под затылком:
— Не двигайся! Сейчас соображаешь?!
— Колет! — по его длинноносому, нелепому лицу струйками покатился пот. — Что вы?
— Это верное место! Я проколю тебе мозги! Где письмо?!
— У… у вас дрожат руки! Колет! А я… потерял письмо! Оно где-то здесь! Больно!
— Сейчас, подонок, — будет не больно!
В этот момент Лелю схватили за волосы. Тишкин швырнул ее на пол и ударил ногой.
— Браво! — старец Аввакум захлопал в ладоши. Второй акт протекал под бурные аплодисменты. Играли сплошь народные артисты. Смутило старца только появление «аэростата».
— Это еще что?! Ну-ка! Бородатенький! Небось отдохнул, милый! А теперь дай лысому! А то…
Внуки стали барабанить в дверь:
— Деда! Чего показывают?! Какая программа?!
— Спать! У меня своя программа! Как в Японии! Шестьсот второй канал!
