— Да пройдет. Какой же подонок!
— Тишкин-то? А как же?! Этим двум, что им помогали, курсовой сульфозин! Если что, — звоните дежурному врачу, пусть где-нибудь снимет санитара. Ребят из шестой палаты…
Вернулся Иван:
— Дают машину.
— Ну все! Иван Матвеич! На дело! Возьмем кого из больных?
— С этими-то? Да мы их сами с тобой!..
Длинный Иван и круглый Макар Макарович побежали по лестнице. Во дворе их ждал «рафик».
В доме скорби комбо томно выплывал из телевизора:
Когда мы уходим, стирает ветер
наши следы на песке.
Но песни он наши уносит в другие века и страны…
И на этот раз Ржевский предпочел не заметить роскошного лифта со стульями, а тихо поднялся к квартире Тишкина по лестнице. Он так и не спал, но, как ему казалось, соображал очень ясно. Позвонил.
Некто Нансен встал за углом.
Открыл, естественно, «Буратино», переодетый в мятую желтую пижаму. Он явно ожидал увидеть не Ржевского.
— А? Дорогой? Чего тебе?
— Славк! Ну… Это. Режь последний огурец!
— Продлить удовольствие? Выспался хоть?
— Поспал. Да с ними уснешь! Жена блажит.
— Ну зайди, — посторонился «Буратино», — а может, ты и пригодишься? Спрятать тебя, а потом, в нужный момент… а? — он прошел за Ржевским в гостиную.
Тут все оставалось на прежних местах, точнее — ничего на месте не было, кроме массивного стола. Было так, как если бы наводнение смешало все в кучу, а потом все всплыло и осело, где придется, когда вода ушла. Слой из кувшинов, фужеров, подушек, африканских масок, бутылок, ночных рубашек, сапогов, альбомов, бус, журналов с голыми розовыми девушками на обложках, шампуров, пиджаков, мятой бумаги и даже кастрюль покрывал весь пол в гостиной, переливаясь под лучами ослепительных бра.
— Хозяева могут обидеться, — решил Ржевский, — не нашел животных-то?
— Животных скоро привезут, — загадочным тоном сообщил «Буратино», — да я сам-то уезжал. Меня тут с семи утра не было. Только сейчас вернулся. Лечился в дурдоме.
— Ну и как?
— Нормально. Мозги вправили. Вон наливай, дорогой.
— Да… с этими все животными… я тебя еще вчера хотел спросить. Листочек ты нашел, помнишь? Вот тут, под столом?
«Буратино» обернулся:
— Листочек?
— Ну да. Где он?
Ржевский успел уловить короткое движение руки «Буратино» к левому нагрудному карману.
— Ты вчера… тьфу! То есть это же сегодня было! Запутаешься тут! Ты, когда листочек этот схватил, аж с лица переменился, а меня спать выгнал. Не помнишь? Читал его, читал… что-то нужное?
— Ты смотри! А ты не так прост! — «Буратино» сел за стол и принялся разглядывать Ржевского с ног до головы, словно музейную скульптуру. — Листочек? Как тебе сказать? Сказать, что это тебя не касается, вроде нельзя? Может, ты мне нужен будешь? Как думаешь, артист? Роль тебе дать сыграть?
