Ялдыкин вроде бы «сошел с лица» за последние сутки, и под черными глазками-пуговицами (кстати, тоскливое прямо-таки человеческое выражение в них явилось) проступили трагические синяки, какие, читал Степанов, бывают при переломе основания черепа.
— Все?
— Нет. Запри заодно еще одно.
— Стихами заговорил? Не надоело?
— А ты читай. Может, на этот раз задашь вопросы.
Ялдыкин швырнул на стол еще один, сложенный вдвое серый листок, даже, наверное, пахнущий-то его конторой, где, слышал Степанов, у всех не то ангины, не то канцелярские бронхиты от многотонного скопища грязной бумаги, которая сушит воздух, а сама разбухает себе и разбухает…
Заявление
Довожу до Вашего сведения, что в течение следующей (этой) ночи ожидаю нападения на себя с целью моего убийства со стороны Стародомской Е. С. Прошу немедленно установить наблюдение за моей комнатой, где я проживаю. Для оказания мне, как гражданину, законной, конституционной помощи и защиты. В случае неоказания помощи необходимые матерьялы будут переданы куда следует.
Число
Подпись
— Порядок, — кивнул Степанов, — довели тебя бабы до ручки.
Он приоткрыл средний ящик стола, раскрыл внутри ящика учебник психиатрии и стал его листать: «Парафрения»… «Параноид»… вот: «Паранойя»!
Сумасшедший немец Вагнер считал себя уличенным в скотоложстве.
— Ты как… к животным-то? Уважаешь?
— Я пойду?
Степанов почему-то подумал, что Вагнера бы он бить не стал, а вот этого…
— Погоди. Ты ж хотел, чтобы я вопросы задавал? Спишь как?
— Засыпаю плохо. Сердцебиение. Любопытный ты малый, Степанов.
— А чего ж? Страхи по ночам? Шорохи? Оклики по имени?
— По отчеству, — Ялдыкин приподнялся со стула будто бы случайно:
— А чего там у тебя?
— Детектив. А настроение? Что? Постоянно пониженное настроение?
Ялдыкин молчал. Все-таки глазки-пуговицы имеют какое-то, скажем, безнадежное выражение, и руки явно вон дрожат.
— Понял. Дурак ты, Степанов.
Ялдыкин полез в карман. Долго шарил там, потом в другом кармане, предварительно по нему похлопав, словно сам себя обыскивал. Достал пачку мятых листков:
— На. Это получил три дня назад. Под дверь подсунули.
Длинный, мятый листок. Явно со следом от подошвы. На обороте три слова, вырезанные из газеты и наклеенные неряшливо, криво: «Смерть твоя рядом».
— Прямо Шерлок Холмс! И из-за этого ты по ночам не спишь? Разочаровал меня прямо! А еще чего есть? (Нет, руки-то у него трясутся! Может, пьет втихаря?)
— На. Это подсунули два дня назад.
Листок. Все такое же: «Смерть твоя завтра».
