— Оп-мати? Я его вижу, — сказал Боряк.
Еще и еще раз разбилась о стену струя, и хмарь стала редеть.
— Вот он!.. И Пашка тут стоит…
— Вот здесь плескани.
— Все?
— Все. Баста.
— Прикокошили, что ли?
— Баста! Стой, стой! Не падай! Этого к окну! Слабак, что ли?! Пузо!
— Жив?!
— Федя-я-а!
— А это ты, Пашка! Пашка! Поцалуемся! Баста, Пашка!
— Оп-мати!
— Мешок пузатый! Дыши!
— Идинхрен!!
— Твои легкие, Алексей, изрядно попорчены никотином!
— На-ся глянь! Кхы-ы!
Боряк облил из ведра таявший и расползавшийся остов (клавесин?). Ялдыкин, тоже весь дымящийся, разбрасывал исходившие паром головешки. Шкаф оседал, выбрасывая очень белые внутри чашки и тарелки. Серыми призраками проносились белье и бумага, разламываясь и осыпаясь — оседая. Свисал, остывая, проволочный паук — бывший абажур. Трещала и сбрасывала эмаль кастрюля.
— Не! Ну дали! — закричал Боряк от окна. — Глянь! У Фроськи глухой, вон у бабки! Всю посуду в узел — и в окно! На хрен вся посуда! Ох-хо-хо! — он тяжко кашлял, сгибаясь и приседая. — Всю посуду! А она-то — на той стороне живет! Ох-хо-хо-хо!
Его спина, как географическая карта, покрылась синими озерами с желтыми берегами — светилась майка сквозь прогоревшую куртку.
— Оп-мати! Кинь! — Леша протянул огромную руку и из мутного, увешанного клочьями пепла воздуха выхватил бутылку.
— Боряк! Лосятинки не захватил?
— Федя! Стакан есть?!
Бабка Груня кричала на серую, страшную Анну Ивановну:
— Да нету, нету его здесь! Не видишь?! Не было! На речке он! Говорю же! Ну?
— Нету! Здесь не было! Тут все живые вроде! Живые люди!
— От чего же загорелось? — спросил Ялдыкин.
Степанов, тоже весь в саже, осматривал потолок:
— Вроде не от проводки.
— Ух, богатые у нас угодья, ух, богатые! — восхищался в углу превратившийся в комок внутренностей, но уверенно работающий репродуктор.
— Это пацан тут нахимичил! — кивал из дыма грязной лысиной Ялдыкин.
— Я увидел первый, — Израэль Осипович стоял в дверях, вытирая угольные руки ослепительным полотенцем, — дверь была заперта, никого не было. Сильно бухнуло, и пошел дым…
— Если бухнуло — горючее, — сказал Марчук.
— Нахимичил пацан, — Ялдыкин с плеском прошагал к двери и боком, брезгливо отстраняясь от косяков, вышел, — выдрать пацана!
— Да, вон и сейчас провода целые! Не от проводки… где Генка?
— Они пошли на речку… книжки только жалко. Вот. Один Дюма остался, — Анна Ивановна подобрала книжку, но та рассыпалась, — и ботинок цел…
— Главное, живы! Говоришь, окно-то выбило? — заглянул в окно Марчук.
