— В аго́нии.
— Во! В ней самой. Умрешь — не пикнешь!
Луна, по-прежнему фиолетовая и расплывшаяся, как раздавленное сырое яйцо, отпустила что-то вроде бороды. Выше занавески — луна, ниже — фиолетовая лысина, еще ниже — желтый шар настольной лампы. Ялдыкин за своим столом шуршал, потрескивал бумажками, словно медленно возгорался. Странно было, что он не боится сидеть к Азе спиной. Длинное его тело высоко торчало над спинкой стула, выступало с боков, свисало с сиденья, подпертое неестественно тонкими, слабыми ножками «венского стиля», между которыми светились бледные пятки.
— Ну вот, — сказал Ялдыкин. Можно было подумать, что он на самом деле долго искал то, что наверняка лежало наготове, — если что, то тут есть одна твоя бумажка, — он потряс, не оборачиваясь, листком.
— Если что?
— Да. Если что, Азочка.
— Говорят, что ты под Михаила Ерофеича сейчас копаешь. Решил возглавить учреждение?
— На кой черт? Я идейный борец. Какие могут быть личные выгоды? А этот? Ну… в пятьдесят втором одно словечко или, может, два он сказал-таки невпопад. При стечении народу и обстоятельств. Я ему напомнил. А то сейчас наговорят, потом пожалеют.
— Молодчинка ты! Лапочка! Самое страшное, что ведь я действительно верила тебе тогда.
— А теперь напишешь на меня? Зря!
— То, что мы делали, ближе всего к сплетне со смертельными последствиями…
— Так! Точно! Серьезное дело, значит! С последствиями! В тридцать седьмом один гад три раза стрелял в меня! Очень он жить хотел. Один раз попал. В себя. Подумай теперь, как это все серьезно! И мне очень нужно иметь то, что пропало. Вдруг спросит кто? И…
— За этой стенкой Аня ведь живет? — вдруг спросила Аза.
Ее уже несколько минут беспокоил какой-то непонятный, булькающий звук.
Спросив то, что было ей давно известно, она попыталась уйти от следующего вопроса, но отправилась не в ту сторону.
— И правда, — прислушался Ялдыкин, — что-то брякает.
И повернулся на стуле. Теперь он смотрел ей в лицо. Глазки-дырки.
— Так-то, — сказал он, — не умеешь ты притворяться! Клавесин! Единственный предмет, который вышел из этой комнаты! Что скажешь?! А только ты знала, что и где тут лежит! Ну?! Учти, Ларионовых, может, дома нет. Бабка Фроська глухая.
— Не посмеешь.
— Хотела подружку выручить? Ты думаешь, сейчас поздно уже будет на эту тему с кем-нибудь поговорить?! Власть-то чья на дворе?!
Аза встала и сунула ногу в туфлю:
— Власть не твоя! И мне теперь плевать — чья! Да, я пришлю тебе сестру. Меня не вызывай больше. Тем более что я скоро, может быть, уеду в отпуск… а весной совсем уеду отсюда! Что смотришь?! Нет, не боюсь! Вот ты теперь… молись вон на свой шкаф, скотина! И учти! Если ты… если что-то с Аней, если она узнает!..
