В этот момент Катя все-таки открыла Тюпе. Мелькнуло в дверях ее красное, мокрое лицо.
Я смотрел в окно. И в этом дворе гомонили. Все окна напротив отражали закат, и дом казался прозрачным. Белели полуголые фигуры на балконах. Я вспомнил наш куст на пляже…
— Нет, — сказала Тюпа, — говорит, что у нее родительские чувства могут вспыхнуть.
— У нее?!
Катина мать поглядывала на дверь — боялась прихода мужа.
— Может, ей уехать? Или кто-нибудь…
— Вот-вот! — сразу поняла Катина мать. — Это выход из такого щекотливого положения.
— Кого же уговаривать-то?
— Может, Юрку? А? Он за ней два года бегает. И квартира есть.
На улице мы встали у штакетника. На другой стороне, против Катиных окон, стояла мать Фролова.
— Значит, теперь Юрку, что ли, уговаривать?! — спросила Тюпа и обозлилась. — Чертовня какая-то!
— Пойдем домой, — сказал я.
— Все стоите? — из подъезда высунул белую голову младший брат. — Да идите! Идите, я уговорил! А то эта, — он кивнул, — всю ночь здесь простояла.
— Как же?
— Осенью в деревню уедет. К бабке Груше. Папаня за дом переживает. После бабки дом должен остаться. Сам не поедет — вкалывает. И мне там ни к чему. А Катька пропишется и родит втихаря. А вот уж отдаст ли? Это вопрос. Это смотря почем покупать будут. Вот. А вы ей все жа жениха-то поищите, коль такие добрые.
— Ну, ты молодчик, — сказала Тюпа.
— Сказал — все! Бестолковый он был мужик, Фролов, да в роду, видишь, последний. И мать его еще побегать может, если что. Вообще-то при первой беременности аборт вредно, я слыхал…
Мы пошли домой. Мне стало казаться, что чудо случится. Случайность, вроде «бабки в деревне», могла удержать на земле человека, как та случайность убила его отца. Мне стало казаться, что ничего не кончено, что можно повторить эту жизнь, уже отрепетированную Фроловым, как «смертельный номер» в цирке. Чтобы сын перешагнул то утро у Оки.
Его детское, старое личико было украшено редкими усиками, что, как он говорил, прибавляло «мужественности» ему. Он весь был игрушечный — старое, одышливое дитя.
— Антипыч семенит! — смеялись санитарки. — Сейчас начнет: «Привет, привет, кому пирамидону?»
— Привет, привет, привет! — задыхался после лестницы Антипыч. — Кому, красавицы, кусочек пирамидону?
И тут же рассказывал те же, что и в прошлом году, анекдоты на втором этаже, потом — эти же — на третьем… но на четвертом ничего не рассказывал — очень был обижен на заведующего четвертым отделением:
— Я ему рассказал, ну вы помните, про… ну как отвалился-то, а он: «Вы подрываете у больных доверие к врачам!» А?! Ну ротация! И я, мол, он говорит, даже собственной жене стесняюсь пересказывать ваши анекдоты. Детский сад! У него и жена такая же?
