— Он же больше часа там пролежал.
Я сел возле трупа.
Это был тот же огромный, загорелый Фролов, но с неподвижным, тупым лицом. С нечеловеческим взглядом. Иногда мне вдруг казалось, что его грудь поднимается от дыхания…
— Где все? — спросил я.
— Твоя в деревню побежала. Катька — не знаю.
Когда мы вернулись к палаткам, то Катю застали там.
Она сидела за своим столиком. Я не знал, что сказать, но тут она стала орать:
— Идиот! Сволочь! Сучий ныряльщик! Издох!
Она ревела как корова. Мы молча стояли, только Тюпа шепнула мне:
— Она на третьем месяце от него.
Я говорил с врачом. В просторной, прохладной выкрашенной «слоновой костью» прихожей морга.
— Да, помню, он же ударился… — врач листал тетрадь. От тетради, от врача пахло чем-то так, что щипало в носу, — вот… может, бревно плыло? Как называется? Топляк? Вот: ушибленная рана теменной области. Но кровоизлияния в мозг не было. Вообще-то чепуха! Он сознание-то потерял, может, на секунды, но в этот момент вдохнул воду. В легких песок. Часто бывает! Я вам расскажу, не поверите!.. А так — здоровый парень! В смысле по органам.
У себя я застал мать Фролова. Она осторожно доставала из сумки фотографии и раскладывала их на столе перед Тюпой. Десять, двадцать фотографий: Фролов в два года, Фролов в семь лет, Фролов прошлогодний. На всех фотографиях Фролов улыбался. Мать его была растрепана, в домашнем халате и в тапочках.
— У меня нет никого, — сказала она, — только был Паша.
Тюпа стояла бледная, скрестив руки на груди.
Я не знал, что делать, и стал наливать им чаю.
— Он ударился, я знаю, никто не виноват. Только надо было поскорее его вытащить…
Она прыгающей рукой надела очки и стала показывать:
— Вот. Вот здесь он так на своего отца похож! Правда?
Мы никогда не видели отца Фролова.
Во дворе орали дети и матери на них:
— Валера, не лезь! Я кому сказала?! Не прыгай! Убьешься!
— А Катя, я узнала, она хочет делать аборт. Я говорила, но она не понимает. Он же был вам друг. Я прошу вас!..
Она весь стол усыпала фотографиями.
— Я прошу… у меня никого нет, а там у Кати внук. Пусть она родит. Я возьму его. Я сама его выращу. Я успею.
— Когда она на аборт ложится?
— Завтра.
Я сказал:
— Тогда мы пойдем сейчас.
Но Катя нас в свою комнату не пустила.
Младший брат усмехался:
— Ну понятно! А Катюхе куда? А если она родит этого Фролова, а потом отдать не захочет? Она блажная дура все жа. И куда она с ним? Папаня с квартиры тут же сгонит. Не, не пойдет! Завтра — в больницу!
