Петьке показалось, что дерево шепчет.
Это были птицы. Он увидел их, когда подошел. Увидел на горизонтальном суку, на бледно-серой коре заплывший столбик имен.
Он знал, что уже умерли и матери тех, чьи имена остались здесь.
— Ну живи! Может, только мы с тобой их помним.
Он разобрал три имени на коре. Но там были и другие имена, которые он не сумел разобрать.
К середине зимы канонада стихла и стали учиться в школе. В класс попали и восьмилетние и девятилетние, а Битый — тот вообще только что «вышел из леса», где целый год прятался от немцев. Ему, говорили, скоро десять лет, но сам он не знал точно… Были детдомовские — все одинаковые — серые скелеты, но в крепких защитного цвета куртках на вате, и Петька им завидовал, потому что сам-то носил холодный прорезиненный плащ с подшитой байковой безрукавкой.
Быстро темнело в тот год, и с третьего урока зажигали коптилки и самодельные свечки из воска. Садились ближе друг к другу: Петька — Петух, Женька — Хлобысть (часто падавший в обмороки от голода), Витька — Контуженый. Великовозрастный Битый подпирал всех со стороны печки и грелся, значит, с двух сторон. Если печка не совсем остывала, то на переменах все толклись у теплой ее стенки, с тихими криками отпихивая друг друга, и когда-то беленная печка стала от их спин и боков темно-серой и блестящей, словно натертая графитом.
И пошли настоящие уроки, с которых за дерзости и матерщину часто выгоняли Битого или иногда выносили Хлобыстя. И вдруг появилось в расписании последним уроком — «пение». Девчонки стали тут же сочинять, что придет летчик с баяном из госпиталя, что приехала новая учительница — певица из театра. Таня — Сыпняк и Валька — Береженая тут же попробовали и петь — «Ну-ка, чайка», за что получили по шее от Битого.
Прошлась по коридору техничка Дуся, шаркая валенками и брякая колокольчиком, все сбились в кучки, спрятались в воротники и рукава, на стенах и потолке заметались лохматые тени от шапок, а тень от руки Сашки — «Пушкина», изображавшая «собаку», стала опять ожесточенно «кусать» единственное учебное пособие карту мира, из которой Битый недавно вырезал и сжег Германию.
Вошла опять Мария Николаевна. Никаких артистов не оказалось.
— Да! Будет пение!
— Это кто ж нам петь будет? — засмеялся Битый. — Вы, что ли?
— И я! И вы со мной!
— Я? Я те спою! Мировецкую песню!
И Битый громко запел на ухо Контуженому.
— Мари Николавна родила недавно..
— Шатов! Прекрати!
— Ну? Пою! А что?! Частушка! Вона, вчера дед Каплей частушки офигенные пел! Усохнешь!
