Она не стала дожидаться, пока телега с клавесином отчалит от крыльца, и молодой походкой удалилась в комнаты, уравновешенная и перетянутая, как коринфская ваза.
А клавесин вывезли на улицу, в тот порывисто-ветреный, яркий день с синим небом в стеклах, с блестками взлетающего мусора и снежными наносами чертополошьего пуха у подножий лип.
— Дядь Федь! — кричали встречные. — Никак, баб Груню ухайдакал?!
— Это музыкальный антикварный инструмент, — скорбно сообщал дядя Федя, бредущий за телегой в классической позе неутешного родственника, по щиколотки в пыли, которую ветер аккуратно прибирал из-под колес.
— Музмент! — Леша Балерина подпрыгивал на клавесине, отчего в нем задавленно гудело. — Анване!
— Оп-мати!
— Федя! На выход! — не унимались на «Главном тротуаре». — Стакан есть?
Но дядя Федя шествовал отрешенно, словно и впрямь в черном ящике опережала живых его мать-бабка-ругатель-курилка Груня, бывшая «атаманша». Но не была ли связана тогда похоронная идея еще и с этой улицей, устремленной к густо заселенному кладбищу, которое мелькало сквозь гребешок липовых стволов? Но свернули направо, в дрожащий от теней переулок. Именно дядя Федя и спас теперь клавесин при выгрузке, направив торец его в песчаную кучу, а потом, уже в дверях, занес ловко свой конец ящика, избежав столкновения с косяком. Во второй двери клавесин завяз. Получилась прямо гравюра Валлотона, но наоборот: белые от пыли, очень серьезные мужчины пропихивают (опять же не выносят, а вносят) черный страшный ящик.
— Давесмай! — Леша сорвал верхнюю петлю.
— Алексей! Мы же изменим всю инженерную конструкцию двери. Надо не снимать с петель двери, а возможно шире раскрыть вторую створку.
— Аячтоде?!
— Я предполагаю, что общая перспектива для внесения инструмента откроется, если мы развернем как раз левую створку, Алексей!
По той самой лестнице, по ступенькам, «сосчитанным» Генкиным лбом, совершилось вознесение к распахнутой последней двери, за которой в позе Марии Магдалины застыла Анна Ивановна.
— Допоздна не брякать! — предупредил желчный и жилистый дядя Марчук — главный водитель автобуса.
— О! — восхитился Израэль Осипович — тихий зубной врач. — Вы же разве не знаете, как теряется скрипка без аккомпанемента? Пускай Гена поскорее научится…
За дверью Израэля Осиповича благородно золотилась на стене изящная хвостатая «восьмерка», тонко исчерченная струнами, подбитая коричневой тенью невыгоревших обоев. Но смычка у него, кажется, никогда не было.
