— Последний! — Крикнул прапорщик.
Команда тем временем наблюдала, как Гиммер подъехал к спорящим офицерам, слез с седла, откозырял, и что-то говорил полковнику. Вместе с ним они отошли от чеха, которого не пускало дальше оцепление. Минуты полторы они стояли, затем Гиммер откозырял, и снова взлетел на коня.
— Изменений не будет, — подъехав с ходу сказал он — выступаем.
— Умоемся мы на этом деле, — покрутив ус, предрёк Азанчеев. — А ну, веселей, господа!
— Овчинников! — Гиммер обратился к приданному унтеру. — Ваши люди, случаем, не золотоискатели?
— Они солдаты, — Ответил Овчинников. — Нас не зря отобрали.
— Скоро увидим, — Гиммер дернул плечом, словно ему внезапно стало зябко.
* * *
Старый тракт тянулся в прорези подступавшей к нему со всех сторон тайги. Краузе, Азанчеев и Жемчухин ехали молча, без разговоров, — их назначили в головной дозор. Лошади шли ровным шагом, хрустко продавливая снег. Иногда, звякал металл упряжи или ременного карабина, хрустели задубевшие на морозе ремни. Иных звуков не было. Это давило на разум. Летом в тайге не бывает тишины. А зимняя тайга была царством белого безмолвия. Абсолютной тишины. Любой, даже самый малый шум, был слышен неестественно отчетливо, а потом, гас, растворялся, умирал. И шум, и сами люди казались абсолютно чужими здесь.
Дорога впереди забирала вправо, лишая дальнего вида. Может быть Жемчужина смутило это. Может быть, он услышал впереди чужой, едва уловимый звук, — подхорунжий слышал лучше всякой кошки. А возможно, — это было то, что Жемчужин важно называл кОзацкой чуйкой, сильно налегая на «о». Времени выяснить не было. Потому что Жемчужин вдруг напрягся, и остановив лошадь, предупреждающе поднял руку вверх. Азанчеев и Жемчужин тоже остановились.
— Что? — одними губами выдохнул Краузе.
Ответить Жемчужин не успел, — спереди ударили выстрелы.
Это был не стройный залп. Грянуло одиночным, — и покачнулся в седле Жемчужин. А секундой позже кто-то спереди, из леса крикнул «огонь!» и затрещало, гулко разрывая морозный воздух. Именно в эту секунду, Краузе, успел ловко спрыгнуть с падающей лошади, и скакнув гигантскими шагами ввалился на обочину в снег. А Жемчужин и Азанчеев, — кавалеристы от бога, — бросили лошадей к деревьям.
Краузе барахтаясь в снегу, подобрал упавшую при падении с головы шапку-колчаковку, и прижался к толстому стволу дерева, сдернул с ремня винтовку, сорвал с прицела чехол. Руки, привычные до автоматизма, все делали сами, прапорщик в это время успевал вертеть головой. Его лошадь так и лежала на дороге недвижной массой, пуля прошла наповал. Рядом с ним, с той же стороны дороги, в паре метров ржал конь Азанчеева: поручик уже тоже спешился, и пытался усмирить объятого болью коня, у которого кровь хлестала из задней бабки. На другой стороне дороги — не было времени сговариваться кто-куда — с седла тяжеловато, без привычной молодцеватой легкости, слез в снег Жемчужин, и неловко возился, налаживая в руки карабин.
