– За пять столетий работы никогда такого не видел, – прокомментировал перевозчик, чья ипостась выдры сохранила то же изумленное выражение, какое было на лице человека, которым он был в момент падения.
– Но у вас же есть сети, – заметил Маркус.
– Это для багажа, – ответил тот, – на случай толчка или ветра. Но чтобы эльф!
Петрус продолжал отплевываться, пуская вверх фонтанчики, как кашалот.
– Спасибо, друзья мои, – сказал он дельфинам, хрипло дыша.
Один из них приблизился к нему и, подняв серебристую голову, издал высокий переливчатый звук, а затем вернулся туда, откуда появился.
– Дельфины туманов, – пробормотал Паулус. – Я слышал о них, но увидеть самому – это дело другое.
– Их целый народ в туманах, – сказал перевозчик, – и среди них мои лучшие друзья. – Потом обратился к Петрусу: – Может, у вас тоже дар заводить странные дружбы.
Петрус хотел было ему ответить, но его лапка застряла между двумя досками понтона, и он старался высвободить ее как можно незаметнее, что вылилось в лихорадочные подскоки, еще больше развеселившие Паулуса и Маркуса. Наконец ему это удалось, и, резко оторвавшись от настила, он заодно выломал из него древнюю тысячелетнюю рейку.
Перевозчик глянул на него в полной оторопи.
– Ладно, – сказал он, помолчав, – пора двигаться.
Маркус и Паулус встали по бокам своего отжатого друга, и все смогли подняться на борт. Их было шестеро на каждой барже, а всего четыре судна. Перевозчик сел вместе с троицей друзей, к ним присоединилась пара эльфов-косуль. Туман слабо плескался о борта кораблей, и Петрус, расположившись на носу, пытался отдышаться. После падения, в те несколько мгновений, что прошли до появления спасателей, он не почувствовал страха. Туманы фарватера сочетали в себе качества воздуха и воды, обладая плотностью жидкости, в которой можно дышать, и это сплетение водного и газообразного оживило в его сознании времена, когда живые существа обитали равно на земле и в море, и то была легкая жизнь, сотканная из кислорода, солнца и воды.
– А мы живем в атмосфере, – подумал он, когда перевозчик закрыл глаза и переправа началась.
Он вздохнул и понадеялся на заслуженный отдых. Было бы великодушно предоставить ему возможность спокойно поразмышлять о странных дружбах и космологических текучестях. Туман сочился радужными серыми разводами, нанесенными кистью великого художника: светлый мазок тут, акварельные слои темных чернил там. В иные моменты туманные потоки внезапно возносились к небу и собирались там в лохматую тучу. Потом все светлело, и, словно кисть разделила мир на две части, как в послегрозовой ясности, проступала идеальная линия горизонта. В обычном своем состоянии Петрус наслаждался бы этим зрелищем космической живописи, потому что ценил красоту вселенной, только видел он ее под другим углом, не так, как его собратья: он чувствовал, что она призывает
