Смотрел Стёпка на уходящего Шмыню и на душе у него опять было смурно. Он понимал, что ничего не в силах изменить и ничем не может помочь, — и ему это страшно не нравилось. Просто страшно. И подумалось, что неплохо было бы перед возвращением в свой мир оставить Дрэгу младшему слуге. Как бы в наследство. Чтобы они вдвоём охраняли здешнюю тайгу от весичей, чтобы не позволяли всяким гадам угонять людей в постылое холопство. Чтобы были настоящими хозяевами таёжного неба. Пусть не всего, пусть только той его части, что распростёрлась над Горелой Кечей и окрестностями. Главное, что тогда охочим до чужой земли боярам хода сюда не будет. Однако чуть позже, ближе к вечеру, вволю намечтавшись о будущих былинных подвигах юного гоблина и непобедимого дракона, он вынужден был признаться себе, что ничего хорошего из этой затеи не получится. Никакой даже самый могучий дракон одолеть всех весичей не сумеет. Просто потому, что он один, а их много. Изловят его маги, посадят в клеть да и увезут в Великую Весь, в царский зверинец, государю на забаву. А о том, что в таком случае будет со Смаклой, лучше вообще не думать. Так что как ни крути, а всё же придётся дракона уменьшать.
* * *
И всё-таки они улетели. Не через день, не через два, но улетели. Собрались, распрощались, помахали остающимся, сделали круг над деревней — и Дрэга уверенно взял курс на полувосход. Дракона ни в малейшей степени не напрягал тот факт, что пассажиров на его спине стало больше. Три отрока и котомки со снедью — для могучего зверя невеликий груз. Он и шестерых таких унёс бы, а то и десятерых, ухитрись они каким-то образом разместиться на его сильной спине.
Для того, кто летает на драконах каждый день (для тех же гномлинов, хотя бы), занятие это, наверное, со временем становится привычным и даже скучным. Обыденным. Сел и полетел. И что с того, что под тобой стремительно проносятся леса и поля, что с того, что до облаков можно буквально рукой дотянуться — экая невидаль! Но для Степана, который опытным дракончим себя ещё не считал, каждый полёт был как праздник. И дух захватывало, словно в первый раз (да хоть в десятый!), и кричать хотелось на всю тайгу, и счастье переполняло до такой степени, что, казалось, сейчас сам полетишь — без дракона, без крыльев, обгоняя ветер, за горизонт, в бескрайние дали, туда, где за сопками уже почти видны башни Летописного замка.
В то время как Стёпка чуть ли не пьянел от восторга, спутники его испытывали несколько иные эмоции. Смакла радоваться не спешил, то и дело оглядывался и невесело вздыхал, расставание с роднёй далось ему нелегко. Глукса же, с первых секунд полёта вцепившийся в Смаклу всеми руками и ногами, отчаянно жмурился и долго не решался открыть глаза. Так и летел вслепую часа два. Глянет краешком глаза по сторонам, испугается до умопомрачения и вновь крепко-накрепко стиснет веки. Он никак не мог поверить в реальность свершившейся с ним беды: за какие, скажите, непрощаемые грехи и чьим зловредным повелением так получилось, что он летит на драконе высоко над землёй, и что ежели, скажем, сверзится с него, то шею себе свернёт всенепременно?.. «Вертай назад, Стеслав, не желаю я боле с вами лететь! Вертай назад, кому говорю!» Но Стёпка только смеялся в ответ и дрыгал ногами, делая вид, что пришпоривает дракона: «Напросился с нами, вот и терпи». «И не голоси мне в ухи, — веско добавлял Смакла. — А не то сам тебя с дракона спихну».
