— Эй, ты, отброс! Чего молчишь? Правда глаза режет?
Я старался не слушать их идиотскую болтовню, если бы еще щеки не краснели от стыда за прилюдное унижение.
Вдалеке, наконец, показалась Элла. Кошечка замедлила шаг, пытаясь разобраться в том, что происходит. Ее походка стала напряжённой. Бурмилла шла не одна, рядом ей на ушко что-то шептала пушистая перси.
Они приблизились к нам, но в последний момент Элла опустила взгляд и прошла мимо. Что ж, я ее не виню. Оскорбления прилипают тем лучше, чем меньшим количеством шерсти располагает шкура.
— Куда уставился, чучело? — грубо окрикнул Мартин, снова возвращая меня в неутешительную реальность — проскочить мимо, как это только что сделала бурмилла, мне не удастся. — На кошечек заглядываешься? — похоже, он успел заметить брошенный искоса взгляд и презрительно хмыкнул.
— Да ему ни одна кошка не даст, вот и зырит издалека. Ты себя в зеркало видел, крыса облезлая? — дружный рев поддержки сопровождал выпад обидчика.
Когти чужих слов неприятно царапали кожу, как бы отчаянно я не стремился пропустить оскорбления мимо ушей. Не выдержав, я рванул обратно в академию. Погони не было, похоже, великосветские подонки удовольствовались парой едких замечаний по поводу моей внешности и несуществующей сексуальной жизни.
Проведя в кабинке туалета около получаса, я, предварительно оглядевшись и убедившись, что территория пуста, направился домой.
Ракеш.
Вечером четверга я вновь встретился с господином Ирвином Бройсом.
Два дня напряженных метаний в поиске возможного кредитора ничего не дали. Оставалось три варианта — звонок отцу, займ в том самом «Консалтбанке», где работал Баррат и…
Про третий вариант не хотелось даже думать.
Квартира вместе с собранием коллекций досталась мне по завещанию прабабушки. Я легко мог найти желаемую сумму, выставив на аукцион картины или мебель, а деньги, полученные от продажи девяти статуэток Божественной из драгоценного велирийского фарфора, вообще позволили бы безбедно существовать до конца жизни… вот только что это будет за жизнь. Как я потом детям — ведь будут же у меня когда-нибудь дети, — в глаза смотреть буду. Они же от меня отрекутся, и будут правы. Разбазарить наследие предков — ну уж нет!
Лучше я к отцу на поклон пойду.
С этим все хоть заранее известно — меня ждет два часа непрерывной нотации о том, что я редкостная бестолочь, что своими действиями позорю древнейший и благороднейший род, что из-за меня страдает репутация сестер, что… В общем, перечисление всех моих грехов пополам с нескрываемым удовлетворением от моей неудачи. И я бы мог это вытерпеть, в конце концов, не в первый раз, если бы не здоровье мамы. Отцу ничего не стоит довести ее до сердечного приступа — и публично обвинить в этом меня. Одного печального опыта мне достаточно. Повторения я не хочу.
