Порядок в кастовом обществе котов был незыблем, иначе мы бы давно передрались друг с другом.
Навещать храм в праздники я не любил — слишком часто другие коты косились в мою сторону. Звериная природа требовала подавить более слабого, и я это понимал. Но неужели того, что сфинксы и так располагаются на самой последней ступени социальной лестницы, недостаточно? Однако оставить свою богиню без молока и свечи, которую я зажег первым делом, было бы еще ужасней.
Увы, многие городские сфинксы таили на Мусалкаф обиду за то, что она сделала нас такими слабыми и непривлекательными, оттого и не навещали ее в храме, не возносили молитвы и благодарности. Но я не думаю, что наша прародительница хотела нас обидеть, просто так вышло, наверное. Опозорить Божественную невниманием представлялось отвратительным кощунством, и сердце мое противилось такой несправедливости, заставив сходить в храм в разгар праздника на свой страх и риск.
Отчего-то солнечный погожий день перестал радовать, вселяя в душу безотчетную грусть.
«Ничего», — попытался я подбодрить сам себя. Богиня непременно услышит меня, и складки не будут собираться так сильно.
Я коснулся головы, перебирая мягкие изгибы тонкой папирусной кожи.
Вот бы еще и уши перестали расти, а то они уже больше чем у любого моего одноклассника! Настоящие локаторы! А ведь я все еще расту!
И бледно-серый цвет кожи казался сегодня особенно тусклым, и глаза у меня были просто зеленые. Не изумрудные и не цвета молодой зеленой травки, а какие-то блеклые, темные, болотные. Еще немного и сольются с кожей, и я вовсе стану неотличим от мелкого неприглядного зверька, которым обозвала меня тиффани.
Пребывая в невеселых думах, я продолжал идти вперед, уткнувшись взглядом под ноги, и совершенно не заметил, что на светофоре одного из малолюдных переулков вспыхнул красный. Оглушительный визг тормозов и звук сигнала заставили меня выгнуть спину и поджать хвост…
Глава 2 Милосердие? Нет, не слышал
Ракеш Меру Нарад.
Я с силой втопил тормоза, как только из ниоткуда вынырнул котенок, прямо под колеса моего автомобиля. К счастью, мою «Ламбу» не дураки делали, и, оставив на асфальте выжженную дорожку черных шин, бампер замер прямо перед испуганным пацаном.
Выдохнув, все еще вцепившись в руль, я во все глаза глядел на недоделка. Выброс адреналина колотил по трубкам вен.
Ярость! Дикая испепеляющая ярость вспыхнула под кожей. Я выскочил из автомобиля.
— Больной придурок! — накинулся я на виноватого, хватая за ворот рубахи и отрывая от земли. — Ты что, дебил, не видишь, куда прешь?!
