Я хотел было приветствовать ее, как полагается, но жрица помотала головой, приложив палец к губам, и указала в сторону алтаря.
Тагир закончил молитву и теперь аккуратно разливал по плошкам жертвенное молоко.
— Хороший мальчик, — раздался за спиной шелестящий голос, — это ты его обидел?
Я возмущенно дернулся, но неожиданно сильная рука удержала меня за плечо.
— Не ты. Теперь вижу. Прости.
— Видишь?
— Любопытный котенок, — в голосе слышалось веселье, — хочешь посмотреть?
Я молча кивнул — в горле пересохло.
— Закрой глаза.
Она на миг положила свою руку мне на затылок, дотронулась до ушей, провела по переносице. Я подчинялся, не раздумывая.
— Умный котенок, — похвалила жрица, — а теперь закрой рот и открой глаза.
Мир был другим. Невероятным.
Подлинным.
Меня охватили неведомые до сих пор ощущения — настоящего блаженства, полного покоя, манящего уюта, полного счастья.
Потолок искрил яркими нитями облаков, пол разливался разноцветной водой. Со стен срывались вихри запахов, переплетались в быстром танце, разлетались, уступая место новым — это было настолько правильно, что я чуть не сорвался в радостный крик.
Жрица сжала мое плечо.
— Смотри.
Переливающееся всеми оттенками золота, тонкое юное тело, застывшее у алтаря, портили несколько уродливых серых пятен. Одно на голове, два на плечах, на ногах, напротив сердца, еще одно, особенно мерзкое — ниже поясницы.
Статуя Бастет вдруг шевельнула ушами, потянулась, переступила лапами. С алтаря скользнули две огромные тени.
Обходили неподвижного котенка, прикасались боками, дотрагивались хвостами — ластились. Пятна истончались, сползали в воду, растекались, исчезали…
— Забудь…
Пространство вдруг прорезала яркая вспышка, я зажмурился… помотал головой. Надо же, заслушался песней фонтана и уснул. Даже сон видел какой-то… не помню…
Тагир тихонько сидел рядом.
— Прости, что-то я задремал, день был тяжелый. Ты все? Едем?
— Да, — ответил он, не отводя взгляда темных глаз.
* * *
«Гирта, Всевидящая, за что? Чем я тебя прогневал, что ты послала мне этого идиота? За какие грехи я расплачиваюсь?»
Джош Мердок, директор Дома Милосердия для детей и подростков по улице Вечерней зари, смотрел в окно своего кабинета, барабаня пальцами по столу. Смотреть на собеседника ему не хотелось. Выглядящий и в обычное время не слишком привлекательно, тот сейчас больше всего походил на… на…
«Облезлая крыса», — хмыкнул Мердок, найдя, наконец, подходящий эпитет. — «И характер такой же крысиный. Только и умеешь, что пакостничать по-мелкому, на большее мозгов не хватает. Надо же было додуматься до такого. Ох, Божественная, помоги.»
