Теперь Карафа был уверен, что из альфы выйдет выдающийся воин. Жаль только, что со вторым парнем, пострадавшим из-за внезапного появления омеги, всё было гораздо сложнее. Это было и не удивительно, ведь омега оказался не просто случайной занозой, но истинным.
Спина Лето только что скрылась в проёме, и Карафа углубился в собственные размышления, глядя, как ровные соломины дождя добивают последние клочки сухого песка.
После разговора с омегой, с глазу на глаз, Лето ходил сам не свой. Только на третий день Карафе удалось добиться объяснений: оказывается, омега отказался признавать Лето парой, когда сам альфа нисколько в том не сомневался. Как же взъярился Лето, стоило Карафе осторожно поинтересоваться, настолько ли уверен тот в истинности между ними.
Это растревожило сердце старшего субедара ещё сильнее. Слишком уж не любил видавший жизнь Карафа такое небывалое стечение обстоятельств, никак не желавших укладываться в стройный ряд.
Сначала появление чужака-омеги, оказавшегося истинным Лето. Затем его, будто бы случайная, но такая фантастическая победа. Отказ от Лето без видимой причины, и то, с какой лёгкостью он переживал сложнейшую подготовку воинов-раджанов, а ведь он был даже не альфой. Здесь было над чем поразмыслить, и самым сложным казалось то, что Карафа не знал, по какому принципу выбирать истинное и ложное во всей этой непростой и такой подозрительной истории.
Омега на самом деле мог и не быть парой Лето. Возможно, запах оказался слишком привлекательным, чтобы юный ум принял желаемое за действительное. Тогда никакой особой встречи не было и в помине, и выходило, что отказывался омега не зря, ведь Лето всё попросту почудилось. Как заглянуть в сознание молодого альфы и проверить?
Карафа, тем не менее, был уверен, что победа в Свободном бою была отнюдь не случайностью. Об этом говорили выносливость и тонкая, почти неуловимая манера борьбы Хюрема, размытые черты которой всё-таки сумел подметить зоркий глаз; хотя сделал это Карафа скорее интуитивно, удивляясь, как такое вообще могло называться стилем боя. Эта неряшливость, эта расхлябанность, с которой Хюрем обращал приёмы, увиденные у Герлеса, против него самого. Омега будто и не боролся никогда прежде, а всё же схватывал на лету, исполнял отвратительно, но добивался цели не благодаря, а как бы вопреки всему. Но если это не было везеньем или даром, посланным свыше… Сколько же умения и мастерства скрывало это сухое тело, состоявшее сплошь из костей, мышц, связок и этого нечитаемого взгляда?
