Восемь рабов уже привычно несли своего господина по одной из просторных улочек Рима в шикарном, отделанном золотом и драгоценными камнями паланкине.
ДалАт, облаченный в тогу в честь торжественного случая, возлежал на подушках, взирая на шумные, кишащие людьми переулки сквозь легкий газ занавесок, укрывавших владельца от любопытных глаз. Он снова посмотрел на омежку, лежавшего без сознания в нижней части носилок, что неспешно покачивались на сильных плечах прислужников генерала.
Он так и не пришел в себя после того, как Далат отвесил ему увесистую пощечину на арене Колизея. Задерживаться там более, чем того требовали обстоятельства, он не стал. Подождал, пока мальчишке обработают и зашьют порез — благо ранение было неглубоким, вот только шрам все равно останется — быстро разоблачился и передал доспехи на хранение одному из рабов, затем, прихватив неожиданный груз, направился домой. В его распоряжении был весь день до того, как он отправится на Императорский пир с наступлением сумерек.
Парень заскулил и заерзал, пока Далат размышлял, за какие прегрешения его отправили на верную смерть… и этот запах, что едва заметно ускользал с кожи парня, стал чуточку ощутимей…
Далат придвинулся ближе и, наклонившись над невинно откинутой шеей, втянул воздух.
От омежки тянуло луговой травкой, что не раз встречалась генералу в горной местности северных территорий империи. Его собственный аромат терялся в сложном переплетении травяных эссенций, исходивших от молодого тела. Альфа чуть сдвинулся, и, нависая недюжинной массой над хрупким телом, попытался рассмотреть лицо. На вид парнишке было около пятнадцати-шестнадцати лет, нежное фарфоровое лицо, высокие скулы, выдававшие во владельце смесь кровей, тонкие светло-русые брови в тон льняным волосам.
Странно, в этом возрасте запах должен был уже раскрыться во всем великолепии, привлекая подходящих партнеров, так почему же благоухание было едва уловимым, да еще эта странная отдушка, что окончательно забивала нежные нотки.
Далат никак не мог выделить ускользающий аромат и оттого начинал злиться… ведь до этого у него ни разу не возникало подобных проблем! Он отлично знал, что его нюх не идет ни в какое сравнение с возможностями простых смертных, так почему же он оказался не в состоянии разобрать какого-то жалкого крысеныша?! Может виной тому была болезнь, или омежка был дефективным и просто слабо ощущался… и какое ему вообще дело?!
В этот момент светлые ресницы затрепетали и распахнулись, являя серые, как пасмурное небо, затуманенные глаза, что непонимающе уставились перед собой. Как только до парня дошло, что именно он перед собой видит, он задохнулся и, отпрянув, вжался в мягкое одеяло подстилки, стараясь отодвинуться дальше от сурового лица, нависшего сверху.
