Моя рука на его плече, улыбка — в сторону музыки. Картинка полного счастья.
— Все так прекрасно, нууу, плииз, останемся!
— Ну, пойдем, — повторяет он. — Пойдем домой… Что нам, дома заняться нечем?
Все так прекрасно, прекрасно. Но дальше будет все то же. Так было уже тысячу раз. И почему бы не пойти. Какая-то крошка из радости исчезла, и ах — сразу стало скучно и низачем.
— Ну ладно уж, пойдем.
Ну не гнать же его, раз квартира свободна — пошли уж ко мне. Да что там лукавить — наконец-то у меня полная парти: сначала танцы до упаду, потом секс без устали.
— Заходи! — Он входит робко.
— Садись! — Он рассаживается нагло.
Ох.
Кажется, я опять пытаюсь играть Настеньку — рассаживать, и развлекать, и подтыкать подушечки. Но он не нужный здесь, чужой. Он не доигрывает или переигрывает. Ждет момента, а до момента — застыл, как ящерица. Все не то!
Перед зеркалом. Черная рука на моем белом теле. Ах, какой был бы кадр! Но в зеркало не сфотографируешь — засвечивается.
— Хватит порхать, пора за дело!
И мы неловко, гуськом, не разлипаясь, идем в спальню, — и, как всегда, идем на рекорд, но магии в этом нет.
— Я, пожалуй, в другую комнату пойду. А ты здесь спи.
Хм, раскинулся, ишь!
Я маюсь, пью воду, меня ломает, не заснуть, а спать хочется, не напиться, и все же в бока пойдет, и послезавтра понедельник и на работу, и опять весь этот джаз… Спасите-помогите! У меня дома — лишняя громоздкая вещь! Не расслабиться, ноги не вытянуть, место занимает, свет застит.
Вот налип! Теснит… Жарко. Душно от него. Кыш, смоляное чучелко! Разлегся тут! Неужели он надеется на весь день тут зависнуть? Ужасная мысль! Фу!
— Оставь меня в покое. Не хочу.
Ненавижу, когда кто-то стоит в дверях комнаты, преграждая мне выход. И не надо ко мне руки тянуть!
— Я сказала — не хочу. Давай уж… оденемся и пойдем, — говорю я тускло, намекая: давай уж ТЫ — оденешься и выметешься отсюда.
Он видимо подчиняется, прыгает на одной ноге, натягивает свои кожаные штаны — какая пошлость, я уже не говорю про гигиену!.. Я вздыхаю — вот, сейчас наконец уйдет. Радости не будет, но хоть покой. Какая радость! Все остыло, волна — ушла. Хоть поспать перед тем, как все опять навалится.
— Заткнись! — вдруг орет он на меня, дергает за ногу, валит на кровать…
И корчит такую уморительную рожу, «а вот я тебя съем!», что я не могу не ржать.
Как будто поезд пронесся — и выбросил меня со свистом в другой совершенно мир, где все мирное, и я не злая.
И я добрая, как свежевыпеченный хлеб.
