Я сердилась прежде? Это когда? Не упомню! Ну, это так было, пустячки!
Я высовываю мордочку из-под одеяла — давай оденемся и гулять? Вместе, конечно вместе! И мы идем гулять, крутя головами на диковины, как дети. Права Настенька, он — то, что мне надо. И даже кожаные штаны — смешные.
И Черный Алекс опять — адекватный, тихий, послушный, слегка безумный, сокровище, других таких нет, и я молодец, что отрыла такое.
Так меня и надо: за ногу — и нишкни!
Сашечка исчезает на месяцы. Скользнул по небу — и нет. У меня начинает болеть спина, я жалуюсь, сплю, начинаю забывать вынуть линзы. Просто усталая женщина за тридцать.
Дни идут один за другим, как серые ослики.
И вдруг он возникает на минуту, распарывает спокойную ночь звонком.
Я выскальзываю из квартиры, даже не позаботившись слепить откорячку — просто ушла.
Нет меня.
Если Макс заглянет в мою комнату, где я, предположительно, вижу десятый сон… ну что ж, позвонит. Тогда и решу, как выкручиваться.
Я в другой вселенной.
Наша лестница — черный корабль, идущий под воду.
Оказывается, пока я скучала и кисла — на Земле все стало резче и грубее. Алфавит усох до названий авиакомпаний и адресов дилеров. Количество любви в руки населения резко уменьшилось, и даже моя кроха ценна.
Он сидит на подоконнике, как стриж. Он совсем почернел, стал птицей с человеческим членом, я едва разбираю его свист:
— Я столько пил! Столько! Я думал — сойду с ума! Ухожу в комнату с бутылкой водки — а Колян так: «ну — спокойной ночи!». Предатели!
Но как его можно послать? Джейн — сильная женщина.
Как его можно посметь огорчить? Гадина. Найти и нашлепать мерзавку.
— Давай! Иначе мы его потеряем! — расстегивает ремень.
Пока он стучит и делит, и белые следы от самолета вырастают на подоконнике — я поддерживаю огонь.
— Давай, давай!
Мы его не потеряли. Может, он теперь не стоит миллион, просто мясной цилиндрик с нервными окончаниями, но — не могу его бросить.
Если брошу — мое время станет совсем немыслимым, расползется дырами, как изъеденное молью. Я — не Джейн. Я не могу выбирать.
А он сидит на подоконнике, скорчившись, и злобно смотрит за окно. Там все серо, а здесь все использовано.
Все равно.
Он опять исчезает.
— Понимаешь…. — голос переключается на «интим».
Комната меняется, свет стал мягче, мы склонились друг к другу, как дети, — шепчемся. Мы голые и упоротые и пьяны. И сейчас что-то скажем… новое, что раньше не говорили.
Секс — что секс! Главное, начать, а тело подскажет. Нет, сейчас — время интимности. Не секса. Время идти глубже, трогать запретное. Очень хочется что-то такое найти… голенькое, новенькое, за что еще не дергали.
