Вместе с этой мыслью пришло радостное ощущение братства, которое все чаще начало его посещать за последние месяцы его отшельничества. Описать это чувство близости, сопричастности с собратьями было почти невозможно. В нем не было ни целей, ни стремлений, оно было далеко от милосердия. Это было чувство любви и дружелюбия, которое ничего не обещало и ничего не требовало, не сулило и не ждало милостей. Это ощущение можно было сравнить с моментом любви, которое приносит полное понимание и беспредельное удовлетворение, но которое по своей природе не может длиться долго.
Луэллин подумал, как часто он слышал и произносил эти слова: «Твоя любовь и милость к нам и всему человечеству».
Оказывается, это чувство может испытывать и человек, хотя оно и кратковременно. Но его скоротечность, как вдруг осознал Луэллин, компенсируется надеждой на будущее. Этого он раньше не понимал. Более пятнадцати лет он был лишен этого чувства братства с людьми. Он жил обособленно, посвятив себя службе. Но теперь, когда со славой и изнурительной усталостью покончено, он снова может стать человеком среди людей. Ему не надо больше служить, а можно только жить.
Луэллин свернул к одному из кафе и сел за столик. Он выбрал стол у задней стены, откуда через зал мог смотреть на людской поток, на отдаленные огни гавани и стоявшие там корабли.
Официант принес его заказ и тихим мелодичным голосом спросил:
– Вы американец?
Луэллин ответил, что американец.
Серьезное лицо официанта тронула легкая улыбка.
– У нас есть американские журналы. Я сейчас принесу.
Луэллин подавил желание отказаться.
Официант ушел и вскоре вернулся с гордым видом, неся два иллюстрированных американских журнала.
– Спасибо.
– Пожалуйста, сеньор.
Луэллин с удовлетворением увидел, что журналы были двухгодичной давности. Это лишь подтверждало, как далек был остров от современных событий. По крайней мере, его здесь не будут узнавать.
Он прикрыл глаза, вспоминая последние месяцы.
«Это вы? Я, кажется, узнал вас…», «Скажите, вы не доктор Нокс?», «Я не ошиблась, вы Луэллин Нокс? Я была страшно огорчена, узнав…», «Я так и понял, что это вы, доктор Нокс. Какие у вас планы? Как ужасно, что вы заболели. Я слышал, вы пишете книгу? Надеюсь, это правда? Готовите нам проповедь?».
И так далее, и тому подобное. На кораблях, в аэропортах, в дорогих или скромных отелях, в ресторанах, в поездах. Признание, вопросы, сочувствие и лесть, что было самым неприятным. Эти женщины… Ох эти женщины, с подобострастными взглядами, со склонностью к поклонению.
