Перебивая один другого, они описывали, как опасна залитая дождем река, гремит гром, сверкают молнии, а на бушующих волнах качается утлая лодочка, готовая вот-вот пойти на дно…
И, хотя на улице стояла ясная, солнечная погода, ни о каких молниях и громе даже и подумать нельзя было, я поверила им. Я хотела поверить и поверила, и мир был восстановлен.
Вечером мы отправились в наш сарай. Все трое всячески подлизывались ко мне, усадили меня на самый удобный ящик, насыпали в подол семечек и кедровых орешков, и потом Витька сказал:
— Давайте выкурим трубку мира, чтобы больше никогда не ссориться!
Он вынул из кармана трубку, очень древнюю, с изгрызенным, дочерна обкуренным мундштуком, перетянутым стальным колечком.
— Дедова трубка, — сказал Витька, — ей, наверно, сто, а то и двести лет!
Он зажег спичкой табак в трубке, сильно затянулся несколько раз и передал трубку Семену. Семен покурил и передал Ростику, а от Ростика трубка перешла ко мне.
Я взяла в рот мундштук, но тут же вынула его. До сих пор помнится мне едкий, горький вкус табака, от которого сразу защипало язык.
— Все, — сказал Витька и спрятал трубку в карман. Он был очень бледный. И Ростик почему-то дышал с трудом, словно взбирался на высокую гору. Один Семен оставался, как всегда, спокойным.
Внезапно Ростик сорвался и выбежал из сарая.
— Что это с ним? — удивилась я.
— Ничего, слабак, — презрительно пробормотал Витька.
— Почему слабак?
Витька не ответил мне. Я увидела, как пот выступил на его лице, щеки покрылись мертвенной синевой, он зажал рот руками и тоже выбежал вон.
— Не слабак, а дело табак, — усмехнулся Семен.
На следующий день Витька принес толстую кисточку, тюбик с зеленой краской и нарисовал на двери Аськиного сарая большую пузатую трубку, похожую на валенок. Очевидно, чтобы всем было ясно — это трубка и ничто другое, он написал внизу крупными буквами: «Трубка мира».
— Так теперь будет называться наш сарай.
— А почему у тебя трубка зеленая? — спросила я.
Витька с виноватым видом оглядел свои пальцы, ставшие изумрудно-салатными, цвета молодой травы.
— Не было другой краски.
— Ладно, — сказала я, — пусть она будет зеленая. Только курить больше не будем. Ладно?
— Там будет видно, — помедлив, ответил Витька.
Он не курил больше никогда, даже став взрослым.
