— Правда, на редкость наивна, просто до смешного, сплошной девятнадцатый век.
— Ну да, — удивилась Лошадь. — Неужели? Чем же?
— Верит всему, что бы ни услышала от меня.
— Выходит, верит тебе?
— Да, именно мне.
— Чем же это так уж плохо? — спросила Лошадь.
— Да нет, не плохо, — сказал я. — Немножко смешно.
— А мне нравится, — сказала Лошадь. — Я бы, например, хотела бы, чтобы мама верила мне.
— А она что, не верит?
— Не всегда.
— А бабкин верит мне, по-моему, всегда. Ей ужасно охота видеть во мне маленького дурачка, она, наверное, и представить себе не может, что я в общем-то уже взрослый мужик!
Лошадь повела на меня своими большими темно-карими глазами.
— Они любят нас видеть маленькими, по их, нам не надо расти, а надо навсегда оставаться малышами.
— Это верно, — сказал я. — Я это уже давно знаю, а потому иногда подыгрываю…
— Как подыгрываешь? — удивилась Лошадь.
— Придуриваюсь малость, будто я в самом деле маленький…
— Смотри, не выграйся. Говорят, симулянты иной раз так выгрываются, что на самом деле заболевают.
— Со мной такого не случится, — заверил я Лошадь. — Но поглядела бы ты, как я играю! Сам Смоктуновский позавидовал бы!
— Ну уж ты скажешь! — усомнилась Лошадь.
— Честное слово, — сказал я. — Как-то я ночевал у бабкина, и, помню, вечером, когда стемнело, я нацепил на дерево, которое росло во дворе, бумажки с желаниями.
— Какие бумажки? Что за желания? — удивилась Лошадь.
— Это такие особые папильотки…
— Папильотки? — Лошадь засмеялась. — Что это такое?
— Тогда надо рассказывать все с самого начала.
— Ну и расскажи, у нас же есть время.
— Времени у нас не так уж много, — оспорил я Лошадь, но все-таки стал последовательно, не пропуская ничего, рассказывать, как все было. Как мы с бабкиным видели по телеку «Баварские сказки» и как там один парень вешал на ветви дерева бумажки с желаниями, а по ночам гномы выполняли его желания, так что утром этот парень был ублаготворен на все сто.
Лошадь произнесла мечтательно:
— Хорошо бы заиметь таких вот гномов!
— Что бы ты хотела такое придумать? — спросил я.
— Уж чего-нибудь да придумала бы, не беспокойся!
— Я и не беспокоюсь, я знаю, ты себя в обиду не дашь!
— А кто даст? — спросила Лошадь, и я не мог не признать хотя бы мысленно ее правоту.
— А что же ты написал на бумажках? — спросила она.
— Я долго думал, чего бы мне хотелось, и все никак не мог придумать. Нет у меня особо страстных желаний.
— У меня, пожалуй, тоже нет, — подумав, сказала Лошадь. — Когда я была маленькой, я хотела, чтобы у меня была кукла, которая сама ходила бы гулять, вот так вот шла бы со мною рядом и шагала в ногу. А теперь даже и не знаю, чего бы мне особенно хотелось…
