— Что бы ты делала без меня?
Но сейчас я молча выслушал ее, а она командовала своим звучным, хорошо поставленным голосом и в то же время глядела на себя в зеркало, производя, как я называл, последний осмотр: взбивала волосы надо лбом, мазала губы бледной помадой и, открыв рот, вдумчиво вглядывалась в свои зубы, как будто бы ее желтые от никотина зубы могли за ночь стать белоснежными, как вершина Эльбруса.
В другое время я бы наверняка сказал бы:
— Странные существа эти женщины!
Но сейчас промолчал, и отправился в школу, и по дороге думал:
«Может быть, это вовсе не она произнесла те слова, которые, должно быть, никогда не забудутся, не уйдут из моей памяти? Может быть, мне это послышалось, почудилось, показалось?..»
С тех пор прошло дней пять, а сегодня я сидел у Лошади в лоджии, ел крыжовник и лениво следил глазами за голубями, пролетавшими мимо лоджии.
Однако одна и та же мысль неотступно жила во мне, в ушах все время звучал мамин голос:
«Его отец не ты…»
Выходит, мой отец вовсе не отец мне. А чей же я сын? Кто мой настоящий отец?
Я спросил Лошадь:
— Ты своего отца видишь когда-нибудь?
Голос мой, я сам почувствовал, звучал равнодушно, как если бы я спросил о чем-то, не имеющем для меня решительно никакого значения.
Но как же вдруг сильно и больно забилось сердце…
— Очень редко, — так же равнодушно ответила Лошадь.
— Не скучаешь по нем?
— Вот еще. — Она засмеялась. — Он же не твой старик, который звонит тебе каждый день, то приходит, чтобы поглядеть на тебя, я моему до лампочки вместе с Мурзилкой, и он мне тоже до той же самой лампочки…
— Врешь, — сказал я, потому что не верил ей. Не мог и не хотел верить.
— Даю слово, — произнесла Лошадь высокомерно. Я посмотрел на ее лицо, хорошо и ярко освещенное солнцем, на вздрагивающие нервные ноздри, на глаза, чересчур открыто глядевшие на меня, и еще раз уверился, что она врет. Но ни спорить с нею, ни доказывать и убеждать не хотелось. К чему?
Мне казалось, я безошибочно прочитал ее мысли. Она обижена на отца за мать, за то, что тот ушел от них, за то, что редко приходит, а на самом деле она любит его и он наверняка ей не безразличен…
— Да, — сказал я, — мой старик мировой, на все сто.
— Значит, тебе больше повезло, чем мне, — сказала Лошадь.
Она кинула в рот крупную ягоду, похожую на виноградину «шашла».
— Мне твой бабкин нравится, по-моему, ничего старушка.
— Еще как ничего! — сказал я. — Главное — все понимает.
Я помолчал немного и сказал:
