Она оборвала себя, словно бы решая, сказать или нет. Потом сказала:
— Хорошо, если бы мы все вместе стали жить, так, как все люди…
«Вот оно, — подумал я, — прорвало наконец…»
Ведь Лошадь не раз уверяла меня, что отец, который ушел от них, ей до лампочки, что ей решительно все равно, есть он или нет. А я не верил ей, и правильно, что не верил. Потому что я знал, это все не так, далеко не так. И тут я спросил сам себя о том, о чем старался не думать и не спрашивать…
Да, что правда, то правда, я тоже хотел бы, чтобы мы жили все вместе, одной семьей, так, как все остальные люди…
— Но ты же знаешь, что у меня то же самое, что и у тебя, — сказал я. — У нас тоже не так, как у всех остальных людей…
— И что же? — спросила Лошадь.
Я ответил как можно более беспечно, почти весело:
— Ну и ничего. Жить можно…
Она пристально посмотрела на меня.
«Не верит, — подумал я. — Сейчас спросит что-нибудь такое ехидное…»
Но она спросила меня совсем о другом:
— Ты так и не сказал, что же ты написал на бумажках?
— Хочу гоночный велосипед.
— А ты его в самом деле хочешь?
— Как тебе сказать, конечно, не против, но чтобы я спал и видел этот самый велосипед, так это — простите-подвиньтесь. Могу и без него прожить. Потом еще написал: «Хочу поехать в Австралию или на Азорские острова», и еще: «Хочу живого дельфина».
— А ты все это написал понарошку или тебе этого в самом деле хочется? — спросила Лошадь.
— Ну и приставучая же ты! — не выдержал я. — Я же уже ответил, что не против, но и не до зарезу. Нет дельфина, например, ладно, обойдусь без него, уж как-нибудь…
— А я бы хотела живого дельфина, — сказала Лошадь. — И чтобы он жил в ванной, под боком.
— В ванной? Тогда ты бы не смогла мыться.
— Ну что ж, я бы ходила в баню. Мама рассказывала, что когда-то, когда она была такая, как я, у них не было ванной и она ходила в баню.
— Ну и что с того? — спросил я.
— Ну и ничего, — сказала Лошадь. — Моя мама не хуже, а даже, наоборот, лучше очень и очень многих…
— Бабкин тоже ходила в баню, — сказал я, — в Сандуны, и старик тоже иногда ездит туда специально париться.
— Кто? — спросила Лошадь.
— Старик, в общем, мой папа.
— Понятно, — сказала Лошадь.
— А бабкин поверила мне, что я вправду хочу гоночный велосипед.
— И что же?
— Она боится, что начну ездить на таком велосипеде.
— Почему боится?
— Наверное, не хочет, чтобы я разбился. Ей всегда кажется, что я могу разбиться, утонуть, попасть под машину, сломать ногу или еще что-нибудь в этом роде.
