- А насчет аппаратов мы с тобой потом, Мальцев. Конкретно-то ты что, умный, изволил ответить идиоту?
- Но-о, Иван Алексеевич, что же я мог ответить?! Сказал, что Сочавские кредиты идут по Губвоенкомату. Тридцать раз сказал...
- А в Губвоенкомате-то деньги есть сейчас?
- Я - не сторож Губвоенкомату.
- А в Губвоенкомате-то денег нету? А?
- Ну и что - а? Я-то при чем?
- Ты при чем?... А Сочаве деньги нужны?
- Нужны.
- А у тебя деньги есть?
- Не-е-ету...
- Нету?
- Не-ету.
- Ну и великолепно-с. Пошли-ка через полчаса идиоту пятьсот тысяч... Ты у меня смотри!
- Но-о, Иван Алексеевич! Дорогой!! Ведь преступление же! Нельзя же, Иван Алексеевич. Ник-как не могу я!
- Ты у меня смотри!!
- Я не смотрю, а слушаю... Ник-как не могу! Хоть зарежьте, не могу. Не мог-г-гу!!
- Приглашаю вас, товарищ Мальцев, к себе. Сейчас же. Экстренно. Для особой беседы... в порядке партийной дисциплины, так сказать.
- ?
- Ты слышишь?
- Слышу.
- Найдется без кредитов?
- Найдется.
- Пошлешь идиоту?
- По-ошлю-ю и-идио-оту...
11.
После разговора с мужем на Елизавету Павловну накатилось то знакомое ей настроение, которое сама она называла странным и которое хотелось почему-то всегда скрыть от окружающих, а больше всего - от мужа; если она работала, хотелось бросить работу и сидеть неподвижно - не думать, а просто уставить глаза в одну точку и сидеть; и если какие-то вынужденные слова должны были при этом все-таки говориться, то говорились они скупо и сухо, со скрываемым от всего света раздражением. Причину этих частых настроений Елизавета Павловна видела в своей нервности и усталости от работы; говорила окружающим, что ей нужно полечиться. Когда же Абрамов предлагал отдохнуть и полечиться, отказывалась и говорила, что не имеет на это права. В эти минуты Елизавета Павловна заставляла себя думать о революции, - революции с большой буквы, как думают о ней романтики. И это ее действительно спасало.
И сейчас оно накатилось по обыкновению без всякой видимой как будто причины. С того момента, когда Абрамов, окончив разговоры по телефону, сказал "ух!" и начал торопливо одеваться, Елизавета Павловна уже следила за его размашистыми, быстрыми движениями с тоской и раздражением. "И надо же оказаться таким размазней!" - услышала она необращенную к ней фразу. Абрамов, очевидно, ругал Сочаву. "За дело! за дело!" - с невольным удовольствием подумала про себя Елизавета Павловна. Но она не шевельнулась на подоконнике.
