Когда Фрэнк очнулся от короткого сладкого забытья, он увидел Линн: она сидела на диване и ласково смотрела на него, обнаженного, беспомощно лежащего на полу.
— Ты мой герой, — восхищенно сказала она.
Он только слабо улыбнулся в ответ — спина болела неимоверно.
— А знаешь, — продолжала она, — я, когда стояла под душем, подумала: вот если ты сейчас войдешь ко мне — то я ударю тебя, закричу… И все было бы между нами кончено, понимаешь?
— Ну и правильно, — ответил Фрэнк.
Язык, однако, еще слабо его слушался.
— Ты такой молодец… Ты настоящий мужчина, честное слово.
— Еще бы… — выдохнул Фрэнк. — А тебе сейчас не было больно?
— Нет-нет, милый. Ну, может, совсем чуть-чуть… Но это даже приятно. Я никогда не думала, что это так великолепно.
«Ладно, я тебе еще не то покажу», — подумал Фрэнк с оттенком некоторой мстительности: все-таки лихо она его укатала.
— Послушай, — смущенно сказала Линн, — а тебе… Тебе не было противно?
— То есть?
— Ну, кровь тут…
— Нормально. Я горжусь, что сделал это, — ответил Фрэнк.
И не было в его словах ничего, кроме правды.
— Понимаешь, я давно хотела, чтобы… Ну, чтобы мы были вместе…
«Зараза какая, — возмущенно подумал Фрэнк. — А чего ж тогда молчала-то?»
— Я тоже, моя прелесть, — вслух сказал он.
— Я мечтала о тебе по ночам, я не могла уснуть, представляя себя в твоих объятьях…
— И даже ни разу не позволила себя поцеловать, — упрекнул Фрэнк.
— Но я боялась…
— Дурочка, чего же тут бояться? Ведь это же прекрасно, разве нет?
— Да-да, мой милый! Ты прости меня.
— Чего уж там теперь, — проворчал Фрэнк. — Чем продолжительней молчанье — тем удивительнее речь…
— Ой, как ты здорово сказал!
— Это не я, — признался Фрэнк. — Поэт какой-то — не помню имени.
— А разве ты любишь стихи?
— Гм… Иногда.
По совести-то говоря, он вычитал эти строчки в каком-то сборнике цитат на все случаи жизни. Называлась книжка — «Настоящие мужчины говорят красиво», а составила ее баба какая-то: ну, ей виднее, чего такого женщина хочет услышать от своего трахаля…
— Ты — удивительный! — с чувством сказала Линн. — Ты — лучше всех!
Фрэнк, разумеется, не стал спорить. И почувствовал некоторые угрызения совести: если б знала Линн, как разнузданно вел он себя со всякими случайными шалавами… Нет-нет, теперь-то он поставит на них крест навсегда — хватит, наигрался. Ему, почитавшему себя за неразборчивого похотливого кобеля, было немного странно так думать, — но тем не менее Фрэнк каким-то шестым чувством осознавал, что именно так и будет.
