— Нет… Никогда… Делайте что хотите… Отпускай, сволочь!
— Ты, может, полиции боишься, Фрэнк? Так это ерунда! Тут ведь Невада — в нашем штате все законно, особенно для хороших людей…
— Я тебе сказал, гад: отпускай!
— Не очень ли ты спешишь? Я ведь могу сделать одну очень простую вещь… Навещу твою бывшую женушку в Майами. Как, бишь, ее зовут — Линн? Там у тебя и сынишка остался, между прочим…
— Ах вы, подонки…
— Что-что? Я не слышу? — переспросили с балкона.
Тридцать этажей — разве это высота?
«Жаль, что они не швырнули меня туда минутой раньше», — подумал Фрэнк Дэвероу.
А вслух с трудом сказал:
— Ладно, я согласен. Ваша взяла.
Брюс-авеню — и впрямь прекрасная улица.
9
Он редко вспоминал о Линн.
Фрэнк Дэвероу вообще предпочитал отсекать неприятные для себя воспоминания — не хотел взваливать на душу лишнюю тяжесть, забивать голову обременительными думами. Понимал, конечно, что это говорит в нем элементарный эгоизм, однако сделать себе поблажку, уступку так легко, так удобно… А совесть поворчит малость — да, глядишь, и успокоится: с нею договориться легко.
О своем детстве, например, он помнил только веселое и приятное, напрочь отбрасывая какие-либо унизительные и неприятные моменты вроде обид, нанесенных большими мальчишками или взрослыми. А подростковый период не хранил в памяти вовсе: период возмужания на пороге юности был слишком мучителен — вечные прыщи на лице, потные руки, страшная скованность в общении с девочками, изнуряющие занятия онанизмом, за которыми ему постоянно мерещилась перспектива стать в будущем импотентом… К чему беречь такой тягостный багаж — это явно лишнее.
Вот так же вышвырнул Фрэнк Дэвероу из памяти то, что произошло душной вьетнамской ночью. Хотя удалось это не сразу — зов Ника Паркера еще долго стоял у него в ушах, отчаянный, умоляющий зов.
Иное дело Билли: о сыне Фрэнк думал часто и мечтал перевезти его к себе в Рино, но тут все упиралось в Линн, которая наотрез отказалась отдать ему мальчика после развода. Это было для Фрэнка Дэвероу непреходящей болью, и лекарства от нее найти не удавалось. Он любил представлять себе, как они с Билли гуляют по парку, мастерят что-нибудь вместе или возятся с аквариумом, — и не было ничего горше этих бесплодных грез. И отрекаться от столь тяжкого креста Фрэнк не хотел — да и попросту бы не смог, даже при всем желании.
А память о Линн долго торчала в сердце острой саднящей занозой, но постепенно уколы ее притупились, а затем и вовсе сошли на нет. Их связывало очень многое: почти пятнадцать лет супружеской жизни да плюс еще период доармейского ухаживания, когда Фрэнк упорно и терпеливо пытался добиться расположения этой тоненькой белокурой девушки.
