Позднее монотеистические откровения установят бинарное восприятие мира, отравив токсинами морали многоцветие человеческих взаимоотношений к несчастью наших двухмерных обществ, в которых эта угрожающе узкая граница будет отделять светлую сторону от темной.
Последняя картина «Илиады» – чистый, осмелимся сказать, классицизм, ведь классицизм опирается на античный канон. Это сцена, в которой чувства достигают наивысшей степени изящества при общей опасности обстановки. Старый царь Приам, отец Гектора, подавленный смертью своего сына и отношением к его останкам, пробирается через все преграды к врагам. Это самоубийственная затея. Какая отвага! Отцовская любовь торжествует над всеми опасностями. Конечно, Гермес помогает ему, но этот поступок ставит Приама в ряд вечных героев.
Враждующие цари приветствуют друг друга, вступают в разговор, восхищаясь друг другом, и под сурдинку ведут переговоры. Здесь Гомер дает нам определение благородства: добродетель побеждает неосознанные импульсы.
Отец умоляет Ахиллеса отдать ему тело сына. Он в гостях у его палача! Он тянет к убийце «молящие руки»! И Ахиллес уступает. Он, великий воитель, восхищается человеческим величием своего противника. Приам осмелился. Ахиллес ценит это. Они договариваются о перемирии, чтобы Приам мог похоронить Гектора.
Теперь можно начинать организацию похоронных церемоний и заканчивать «Илиаду». Сражение возобновится после перемирия и закончится разрушением Трои. Но из текста поэмы мы ничего об этом не узнаём. Позднее мы услышим эхо этих событий в «Одиссее» и других книгах.
«Илиада» научила нас одной вещи. Человек – это пораженное проклятием создание. А миром правит не любовь и не доброта, а – ярость.
Иногда она утихает, но продолжает ворчать, как глухой зверь, затаившись где-то в складках земли. Эта тяжелодышащая тень боится страданий, но не знает, откуда они берутся.
