— Платишь-то ты исправно… — Балуев внимательно разглядывал золотую печатку на своем пальце, будто видел ее впервые. — А вот про старый долг Мишкольцу совсем забыл.
При этих словах Охлопков перестал бегать по кабинету. Сел на стул, опустил голову, свесил руки и тяжело задышал.
— Три с половиной года Володя деликатно ждет, когда ты с ним расплатишься. Ни единым звуком не напоминал он тебе о долге. О таких долгах не напоминают. Он ведь не взял с тебя расписки. Разве можно было взять расписку с тонущего? Он ждал, когда ты встанешь на ноги. Ты открыл один за другим шесть магазинов. Купил квартиру. Женился. Все это замечательно. Чего же ты еще ждешь? Когда прогремят иерихонские трубы?
— Я все помню, Ген, — промямлил Данила, — и того, что сделал для меня Володя, никогда не забуду. Но поверь, я не настолько твердо стою на ногах, чтобы сейчас расплатиться. Я плачу всем, ты же знаешь!
— То, что ты платишь всем, — это твое личное горе. Чего тебе не сиделось под одной «крышей»?
— Я испугался тогда. У вас ведь началась смута в организации…
— И ты тут же пошел и упал в ножки Стару! Тут же! После той субботы у Мишкольца! Какая ж ты дешевка, Дань!
— Можешь обзываться сколько угодно! Я — свободный коммерсант, а не партизан товарища Грома! И не собираюсь участвовать в ваших разборках! Не надейтесь! — Он вновь осмелел и раскричался — Если вам нравится грызть друг другу глотки — грызите! А я тут при чем? Мое дело — сторона…
— Ты это уже сегодня говорил. Успокойся. Никто от тебя не требует, чтоб ты носился по городу с автоматом и орал: «Газы!» Но согласись, что кое-чем ты нам обязан. И мы вправе кое-что потребовать. Не век же нам быть деликатными, хоть ты и привык к этому.
— Чего ты хочешь? — прямо спросил Охлопков. На его кислом лице уже был написан ответ.
— Совсем немногого. — Геннадий вынул из кармана портсигар и передал его Даниле.
Тот принял портсигар в полном недоумении, но, взглянув на него, понял все. Портсигар был сделан из чистого золота самой высокой пробы. На нем неизвестный ювелир изобразил лося. Рога сверкали бриллиантами, вместо глаза зеленел изумруд.
— Ты сведешь меня с ним, — отчеканив каждое слово, произнес Балуев. — Нам необходимо заручиться его поддержкой на случай войны.
— Я что-то плохо это себе представляю, — хмыкнул Охлопков, вертя в руках портсигар.
— Посоветуйся с женой, Даня. Она подскажет, как лучше это сделать. И не забудь ей рассказать про еврейскую субботу. Правда, есть опасность, что после этого она подаст на развод, — ухмыльнулся Гена.
