Кристина прекрасно понимала, что он делит любовь между ней и сыном, разрывается на части. И тогда она решила родить, не обсуждая с ним этого вопроса.
Появлению на свет Кольки Мишкольц почему-то не очень обрадовался. Между ними даже возникла полоса отчуждения. Может, считал себя обманутым, а может, ревновал ее к малышу.
К этому времени осуществилась его давняя мечта — он купил дом в Венгрии. И тут же постановил, что дом будет принадлежать старшему сыну. Этим решением он навсегда заткнул рот Наташе.
Однако с их отъездом в Венгрию возникли проблемы. Там вовсе не желали принимать русских. И тогда он пошел на отчаянный шаг. В тайне от Кристины вступил с Наташей в законный брак. Теперь, под его венгерско-еврейской фамилией, они могли спокойно уехать.
Кристина узнала об этом только через год после их отъезда и впервые устроила сцену. Она выплеснула ему в лицо все, что накопилось в душе за эти годы унижений. С ней случилась истерика, Кристина каталась по полу, рыдала и призывала в свидетели Бога. Его Бога.
Все это происходило на глазах у маленького Коли. Он ревел и ползал за матерью по ковру. Может, именно с того дня Коля стал бояться отца, хотя тот и пальцем никогда не тронул ни его, ни Кристину.
С каждым годом Мишкольц все чаще наезжал в Венгрию. Степи Альфельда манили его к себе. Шандор становился ему настоящим другом. Он ходил в местную школу, обзавелся новыми приятелями. Его хвалили учителя.
Наталья Максимовна попала в родную стихию — сад, огород, животина. Сама была из крестьянок. Правда, Мишкольцу она не забывала высказывать, как ей тут тяжело среди чужих, без языка. Вскоре у нее появилась подруга в Будапеште. Наталья Максимовна время от времени наезжала в столицу за деньгами — Мишкольц открыл для нее счет. В Будапеште вообще оказалось немало русских. Они уговаривали Наташу продать дом и переехать в столицу. «Как в наше время можно жить в деревне? Хоть и в цивилизованной?» Однако Наталья Максимовна прекрасно понимала, что при таком раскладе она потеряет все. И в первую очередь Сашку, который уже не представляет себе жизни без Альфельда, без лошадей.
Ничто, казалось, не могло помешать им в осуществлении задуманного. Они надели широкие черные штаны, обвязались красными поясами, натянули начищенные до зеркального блеска сапоги, запрягли лошадей. Оставалось только нахлобучить широкополые черные шляпы да вскочить в седло… Они одновременно услышали, как в доме зазвонил телефон.
