На суеверных обывателей, погрязших в бытовом материализме и во всякое время опасающихся человеческой религиозности как явления сверхъестественного и необъяснимого, показушная набожность Марии Казимирской наводила страх и ужас.
Она могла на час опоздать на лекцию и с фанатичным блеском в глазах объяснить преподавателю-атеисту свое отсутствие не чем-нибудь, а молитвенным настроением.
Когда же ей требовалось на несколько дней освобождение от занятий как бы для свершения благочестивого паломничества к каким-нибудь святым местам, она беспроблемно его получала в деканате.
Лишь с Филиппом она делилась своими апокрифическими соображениями, насколько забавно мыслят испуганные материалисты-атеисты, боязливые суеверы и маловеры.
А ну как она начнет тому, этому католическому Богу молиться, дабы тот их наказал за кощунство и грешную богохульственную жизнь? Проклянет этак по-религиозному.
Лучше от греха подальше. Связываться не стоит. Береженого Бог бережет от этой фанатички…
При всех вариантах Филипп предполагал: Манька парадоксально юродствует, но перед собой не притворяется и зачастую вовсе не играет на публику.
Она искренне убеждена в неизбежности мелких грехов собственной порочной человеческой натуры. А коль не согрешишь, то не покаешься. Не покаявшись, не спасешься.
Каяться Мария Казимирская обожала до самозабвения. Филиппу тайно признавалась в разных содомитских грехах. Потом же в официальной церковной исповедальне настойчиво требовала от ксендзов ходатайствовать за нее перед Богом за мизантропию, фарисейство и злобную ругань в адрес ближних и дальних.
К третьему курсу лечебного факультета медакадемии Манька Казимирская научилась виртуозно употреблять в качестве бранной лексики и проклятий названия неприличных болезней. В основном из области различных патологий моче-половых органов. Как женских, так и мужских.
Причем даже весьма далекой от академической и клинической медицины публике становились весьма понятны ее сквернословные вариации в загиб ущемленной матки или по поводу внезапных приступов женского вагинизма и хирургического лечения мужского фимоза.
"Обрезание лишнего, называется."
Грех страшной медицинской брани гуманитарии-священники ей отпускали так же, как и непочтительное отношение к родной мамочке и ее мужьям, каждый из которых последовательно становился для Маньки отчимом.
Мадам Казимирская, в юности избрав карьеру брачной аферистки, искусно использовала мужей в качестве средства передвижения вверх по социальной лестнице.
