При этом, как указывалось в докладной, поданной 12 мая 1914 года инспектору народных училищ 2-го района Якутской области Атласову, Попов оказывал давление и угрожал, «требуя отказа учителей от своего мнения».
Атласов в ответ указал Попову, что учеников за такие проступки действительно надо исключать из училища, тем более когда за исключение — четыре члена педагогического совета, за оставление только — два.
Впрочем, досталось и Кулаковскому как секретарю педсовета.
Атласов обратил внимание на разнобой дат. Особое мнение было датировано 30 апреля, докладная подана 12 мая, а сопровождающее письмо датировано 20 мая.
«Оттуда можно понять, что протокол подписывался только 20 мая, не ранее, — писал Атласов. — И как же могло случиться, что члены Совета, в количестве четырех, подали донесение в высшую инстанцию от 12 мая, т. е. до подписания протокола… Секретарь должен был знать, как особые мнения подаются, а не составлять своего «особого» постановления»…
Промашка тут со стороны Кулаковского имелась, тонкости чиновничьего делопроизводства никогда не были сильной стороной основоположника якутской литературы, и в глазах Атласова, как видно из характеристики, данной им Попову, этот недостаток перевешивал многие достоинства.
Касательно самой истории Ромео и Джульетты из Вилюйского городского училища, К. К. Атласов занял компромиссную позицию. Он утвердил строгий выговор ученику Евсееву, с предупреждением об исключении его из училища, но для Кулаковского история эта имела продолжение.
Хотя с февраля 1915 года он несколько раз отправлял прошение об утверждении его в должности учителя, но К. К. Атласов оставил эти письма без ответа. Приставку «и. о.» так и не сняли с Алексея Елисеевича, так и не стал он полноправным преподавателем.
Насколько унизительным для Кулаковского было это положение, видно из его прошения, поданного 25 мая 1915 года. «Вы впервые, назначая меня в Вилюйск, говорили, что я буду утвержден через два годика… — писал Кулаковский инспектору народных училищ К. К. Атласову. — Я был уверен, что служа дальше, я приближаюсь к времени утверждения, а оказалось, что я приближался ко времени, когда должен быть выкинутым за борт. В Вилюйске я считал себя постоянным жителем, даже купил себе дворовую землю за 40 рублей, ужился со всеми, даже Иван Васильевич перестал меня преследовать. Признаться, я обескуражен и мне очень тяжело… Странно, что неудачи преследуют меня весь мой век»…
